Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)
Шрифт:
Вместе с тем, людей на Склоне Комадрес со временем становилось все меньше. Не сегодня, так завтра кто-нибудь брал да и уходил. Люди просто переступали через гуардаганадо [79] вон там, рядом с высоким деревом, исчезали в дубовой роще и не появлялись больше никогда. Люди уходили, вот и всё.
Я бы и сам с радостью сходил посмотреть, что такого было там, за горами, что оттуда никто не возвращался. Но мне нравилась землица на Склоне, а кроме того, я был хорошим другом братьев Торрико.
79
Устройство в земле на входе или выходе из населенного пункта, не позволяющее
Надел, на котором я каждый год сеял немного кукурузы, чтобы полакомиться молодыми початками, и немного фасоли, располагался наверху, там, где склон спускается в овраг, который местные называют Бычьим Черепом.
Местечко было недурное, хотя с первыми дождями земля превращалась в липкую грязь, а после повсюду покрывалась острыми по краям, твердыми, похожими на плоские пеньки камнями, которые с каждым годом становились все выше. Но кукуруза принималась хорошо, и початки выходили сладкие. Братья Торрико, которые всё, чем ни питались, приправляли солью текеските [80] , мои початки ели просто так. Никогда и не думали добавлять в них приправу, даже не пытались. Вот какая кукуруза росла на Бычьем Черепе.
80
Соль, куски которой находят на дне высохших озер.
При всем этом, а также притом, что там, внизу, на зеленых холмах земля была еще лучше, людей становилось все меньше. Они уходили, но не в Сапотлан: люди шли туда, в другую сторону, откуда с каждым дуновением ветра доносятся запах дуба и шум гор. Уходили молча, не говоря ни слова, ни с кем не ругаясь. А ведь им, наверное, ох как хотелось поругаться с братьями Торрико. Поквитаться за все зло, что те им причинили. Но кишка была тонка.
Без сомнения, так оно все и было.
Вся штука в том, что и после смерти Торрико ни один человек сюда не вернулся. Я ждал. Но никто не появлялся. Поначалу я заботился об их домах. Поправлял крыши, прутьями заделывал дырки в стенах. Но когда понял, что прошло уже много времени, решил оставить все как есть. Возвращаются сюда только проливные дожди в середине года [81] , да еще эти февральские ветрища – такие сильные, что, пока спишь, срывают с тебя покрывало. Время от времени пролетают вороны – низко-низко над землей – и громко каркают. Будто понимают, что здесь больше никого нет.
81
В Мексике сезон дождей – конец августа – начало сентября.
Одним словом, и со смертью братьев Торрико ничего не поменялось.
Раньше с того места, где я сейчас сижу, был хорошо виден Сапотлан. В любое время дня и ночи там, вдали, можно было разглядеть белое пятнышко Сапотлана. Но теперь харилья [82] разрослась так густо, что из-за ветра, который колышет ее из стороны в сторону, больше ничего не видать.
Я помню, как было раньше, когда братья Торрико тоже приходили сюда и часами сидели на корточках до наступления темноты, без устали глядя в ту сторону: это место словно будило в них навязчивое желание пойти прогуляться до Сапотлана. Только потом я узнал, что думали они не об этом. Они просто следили за дорогой – за широким, покрытым песком проходом, вон там. Отсюда он просматривается целиком: от начала и до того места, где теряется в соснах на холме Полумесяца.
82
Вид кустарника, Ларрея (лат. Larrea ameghinoi).
Я в жизни не встречал человека со зрением, как у Ремихио Торрико. Он был слеп на один глаз. Но другим глазом – черным и полузакрытым – Ремихио видел тебя издали, как
В такие дни жизнь здесь становилась иной. Из горных пещер люди выводили своих животных на скотные дворы. В деревне, как выяснялось, были и ягнята, и индюки. По утрам во дворах повсюду виднелись выложенные на просушку горы кукурузы и румяной тыквы. Ветер, гулявший по холмам, был холоднее обычного, – но все почему-то говорили, что стоит отличная погода. На рассвете, как в самой безмятежной деревушке, слышалось пение петухов. Казалось, мир и согласие царили на Склоне Комадрес испокон веков.
Потом возвращались Торрико. Братья оповещали о своем приходе заранее, потому что их собаки выбегали на дорогу и лаяли без передышки, пока не встречали хозяев. И одного этого лая было достаточно, чтобы все поняли, насколько близко сейчас Торрико и по какой дороге они идут. Тогда все спешно прятали добро обратно – вот какой страх внушали братья Торрико каждый раз, когда возвращались на Склон Комадрес.
Но я никогда их не боялся. Оба брата были мне добрыми друзьями, и зачастую мне самому хотелось стать помоложе, чтобы вместе с ними промышлять теми делишками, которыми они занимались. Но я в то время уже мало на что годился. Я понял это в ту ночь, когда помогал им ограбить погонщика. Тогда я почувствовал, что мне чего-то не хватает. Будто моя жизнь стала совсем никчемной и уже не выдерживала хорошей встряски. Вот что я понял.
Шли, кажется, те самые дожди, когда братья Торрико позвали меня помочь перетащить пару мешков сахара. Я пошел не без страха. Начнем с того, что была гроза – из тех, от которых кажется, что земля под ногами вот-вот затрещит по швам. И потом, я сам не знал, куда иду. Вот тогда-то я и понял, что, судя по всему, уже не гожусь для подобных дел.
Братья Торрико сказали, что место, куда мы идем, недалеко. «Четверть часа – и мы там», – говорили они. Но когда мы дошли до дороги на холм Полумесяца, начало смеркаться, а когда добрались до места, где стоял погонщик, была уже глубокая ночь.
Погонщик даже не обернулся посмотреть, кто пришел. Он, видно, давно ждал прихода братьев, и поэтому даже не обратил на нас внимания. Так я сначала подумал. Но все время, что мы возились с мешками сахара, он лежал молча, притаившись в зарослях высокой травы. Тогда я решил сказать об этом братьям Торрико. Я спросил:
– А этот чего там развалился? Помер, что ли?
– Да нет, наверняка просто спит, – ответили они. – Мы оставили его караулить, а он, видно, устал ждать и заснул.
Я подошел и пнул его в бок, чтобы разбудить. Но он все так же лежал без движения.
– Он определенно мертв, – снова сказал я.
– Нет, быть такого не может. Он просто слегка прикорнул, после того как Одилон дал ему поленом по голове. Позже поднимется. Вот увидишь, как солнце выйдет и начнет припекать, он тут же встанет и отправится домой. Бери мешок и пошли отсюда! – вот все, что они мне сказали.
Напоследок я еще раз дал покойнику пинка, и звук был словно от удара по сухой деревяшке. Я взвалил ношу на плечо и пошел вперед. Братья Торрико шли сзади, и я слышал, как они долго пели, до самого рассвета. С восходом солнца я перестал их слышать. Ветер, что так сильно дует здесь в предутренний час, унес с собой отзвуки их песен, и я уже не мог понять, идут они за мной или нет. Пока не услышал, как по всей округе раздается лай выбежавших на дорогу собак.
Так я узнал, что высматривали братья Торрико каждый вечер, сидя у моего дома на Склоне Комадрес.
Ремихио Торрико убил я.
В ту пору на наших ранчо оставалось совсем мало людей. Сначала они уходили по одному, но последние ушли целой гурьбой. Взяли и ушли – как раз с первыми заморозками. В последние годы у нас вдруг стали случаться заморозки, которые за одну ночь могли убить весь посев. Так было и в том году. Поэтому все и ушли. Подумали небось, что в следующем году будет то же самое, и не захотели оставаться и терпеть мучения: раз в год от стихии и круглый год от братьев Торрико.