Пехота Апокалипсиса
Шрифт:
Здесь и сейчас, подумал Ильин. Все остальное – фигня.
Здесь и сейчас.
И выключил инфоблок.
– Ты, конечно же, можешь остаться здесь,– сказал Гриф.– Она никуда не денется отсюда... к сожалению.
И тут Маша закричала.
Петруха бросился на второй этаж, Гриф двинулся было следом, остановился, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Недоверчивая улыбка появилась на его лице.
Он подошел к дивану и сел.
Маша продолжала кричать, но это не был крик страха или боли... Так кричат, катаясь на карусели,
– Мне нужно тебе сказать...– Ильин сел на диван рядом с Грифом, секунду помедлил и отодвинулся к самому краю.– Меня за тобой послали...
– Уж послали так послали...– сказал Гриф бесцветным голосом.
– Я должен тебе сказать... Там...– Ильин ткнул указательным пальцем куда-то вверх,– там есть космическая станция... Последняя. Или единственная. Двое... Они меня посылали за тобой. Еще когда ты в Клинике был. Я чуть-чуть опоздал... Потом, через месяц, они попытались меня убить, что ли... А потом голос... Ну, человек один, сказал, чтобы я сказал... передал тебе... Они в космосе. Такой круглый зал...
Ильин попытался изобразить двумя руками шар в воздухе.
– Там кольца. Много. И ты туда можешь попасть... если захочешь... Эти двое – они всем командуют... Но они не Братья – люди. И это они все...
– Ну,– нервно улыбнулся Старший.– Все сказано. Давай!
Гриф закрыл глаза, потер переносицу.
Интересно получается, подумал он. Меня пинками гнали сюда, заставляли нести сюда девочку, а теперь, когда она закричала, ничего не произошло. Никто меня не подтолкнул, не отправил наверх, чтобы посмотреть, просто посидеть рядом. Словно свою задачу он уже выполнил... Или что от него теперь ничего не зависит.
То, что пыталось навязывать ему свою волю, вдруг исчезло. Голова легкая, до звона.
Гриф попытался представить себе то, что происходит сейчас на холме возле деревни.
Пустота.
Не появилось ничего. Он может фантазировать сколько угодно, но никто ему не собирается помогать информацией.
Наверное, этому можно радоваться.
Маша замолчала. Потом закричала снова.
Бедный Петруха!
Но он сам это выбрал. Если умный – просто уйдет, оставит Машу умирать. А если умный и добрый – убьет ее еще до того, как все станет совсем плохо.
Открылась дверь, вбежал Самый Младший Жмыхин.
– Петруха...– только и смог он сказать.
– Наверху.
– Это...– Жмыхин закашлялся.– Бинт нужен, аптечка...
– Что там?
– Лукич умирает.– Жмыхин вдруг всхлипнул и вытер глаза.– Я его... случайно... не хотел, честное слово... а он уже сознание потерял... мы рану зажали, его жена перевязала на скорую руку, но говорит, что нужно в больницу... или, на крайний случай, медблок военный.
– Я схожу,– предложил Ильин, вставая с кресла.
– Я с тобой.– Гриф тоже поднялся, оглянулся на лестницу и вышел из дома.
–
Одна из кадропроекций показывала, как выглядят Корабли сверху, с орбиты.
Серо-зеленое облако, покрывшее целый континент, замерло, а потом начало медленно расплываться, как капля краски в воде.
Корабли, выглядящие с такого расстояния как мельчайшие пылинки, расползались в стороны, накрыли уже Канаду и Мексику, двигались над океанами. Не торопясь, но с каждой секундой все быстрее.
– Скоро Грифу станет не до того.– Младший даже позволил себе засмеяться, тихо-тихо, осторожно, чтобы не потревожить пустоту, поселившуюся у него внутри.– И не только Грифу.
– Он придет,– сказал Старший, но в голосе его было больше надежды, чем уверенности.
– А если он не придет, а я умру...– Младший снова засмеялся, на этот раз увереннее.– Нет, я могу, пожалуй, тебя простить. Если ты попросишь у меня прощения, поцелуешь меня в задницу... Хотя, пожалуй, не все так плохо. Будешь называть меня на «вы», приносить мне кофе в постель...
Не целясь, Старший полоснул кинжалом Младшему по лицу. Потекла кровь, но больно не было.
Было даже смешно.
– Ты же кишки мне располосовал, думаешь испугать меня шрамом на лице? Я теперь ничего не боюсь,– сказал Младший.– Раньше – боялся. Все десять лет боялся. Когда нас через испытания гнали – тоже было страшно, но с этими десятью годами не сравнить. Даже когда ждал атомных взрывов – было жутковато. Все-таки миллионы жизней, то, се... даже думал выключить изображение, когда начнется...
А сейчас – совершенно не страшно... Даже смешно на тебя смотреть, на обосравшегося заговорщика. Гриф – большой мастер на неожиданности. Как он тогда, в Севастополе, отличился? Ведь мы могли его перехватить, эти, Контролеры, тоже могли, но понадеялись на боль и страх. И что?
– Я тебе язык сейчас вырежу,– не оборачиваясь, пригрозил Старший.
Он не мог отвести взгляда от кадропроекции: Гриф идет от дома на холм, поднимается, подходит к лежащему на снегу человеку. Изображение увеличивается – истоптанный снег, кровь, искаженное болью лицо.
– Привет,– сказал участковый.– И снова свиделись...
Ильин включил медблок, положил его на рану Лукичу.
– Холодная штука,– сказал Лукич.
– Ничего, потерпишь,– отмахнулся Ильин.
Он чувствовал себя необыкновенно спокойно – впервые за месяц он не был никому ничего должен. Он выполнил все приказы и теперь мог делать что угодно.
Забытое чувство.
Если бы можно было все забыть... Тех ребят из сто двадцать четвертого отдельного, которые, к несчастью, оказались на пути Ильина. Если бы можно было забыть о своем обещании отомстить... Если бы.