Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…»
Шрифт:
Позволив помучиться еще двум бедолагам, Пенелопа протянула лук Антиною. Тот вызов принял. Акилину взял спокойно, внимательно осмотрел, усмехнулся и легко перекинул под колено, чтобы надеть-таки тетиву. Царица мысленно взмолилась: «Не подведи!» Акилина, казалось, чуть поддался, но, сколько ни старался Антиной, петля тетивы до крючка так и не дошла.
— Здесь просто короткая тетива. Ее невозможно натянуть!
Акилина снова оказался в руках у Пенелопы. Царица огляделась и вдруг поманила к себе пальцем вчерашнего пегого бродягу:
— Ты!
— Натянуть? — почему-то поинтересовался бродяга, вчера представившийся Улиссом.
— Стой рядом, а с луком я справлюсь сама.
Обомлевшие женихи смотрели, как царица погладила лук и… Акилина был готов к выстрелу!
Мужчины загалдели, а Одиссей восхищенно цокнул языком. Ай да Пенелопа!
Но это оказалось не все, царица спокойно вытащила из полного колчана стрелу, почему-то тихо усмехнувшись:
— Осталось сто восемь…
Стрела легла на свое место… В полной тишине раздалось теньканье, короткий свист, и, пройдя через все двенадцать колец, но не задев ни одно, пущенная рукой Пенелопы стрела вонзилась в щит! Еще несколько мгновений висела все та же тишина, взорвавшаяся единодушным воплем! Женихи бросились к щиту и кольцам — убедиться, что не спят, что женщина не просто сумела надеть тетиву лука, с которым не справились мужчины, но и точно послала саму стрелу.
Одиссей повернулся к жене:
— Когда ты успела поладить с Акилиной?
Та коротко бросила:
— Хватило времени…
В следующее мгновение восторженные вопли женихов смолкли, потому что двери, ведущие в мегарон с улицы, вдруг с грохотом закрылись одна за другой, а сама Пенелопа, схватив за руку бродягу, метнулась по лестнице наверх.
Подняв головы, женихи увидели, что Пенелопа снова достала стрелу.
— Убей их, Одиссей!
— Одиссей?!
— Да, это я! — Бродяга сбросил с головы лохмотья, и все увидели, что рядом с Пенелопой действительно стоит царь Итаки, отсутствовавший двадцать лет! Постаревший, поседевший, обрюзгший, но это был их некогда рыжий Одиссей.
— Убей их! — Пенелопа протягивала мужу Акилину.
— За что? — это спросили одновременно сам Одиссей и Антиной, начавший осторожно двигаться в сторону лестницы.
— За что, царица?
— Стой где стоишь, Антиной, твоя очередь придет.
Кто-то взвыл:
— Сумасшедшая баба…
— Одиссей, ты будешь стрелять или это сделаю я сама?
Раздались крики:
— Одиссей, угомони жену!
— Забери у нее лук…
Все крики перекрыл голос Пенелопы:
— За что?! За то, что за все двадцать лет никто не пришел мне на помощь, даже когда она была очень нужна!
Теньканье тетивы и первая жертва схватилась за горло, упала, заливая пол кровью.
Снова крики и голос Пенелопы:
— За то, что меня продавали и продавали и никто не заступился!
— За то, что пять лет я не знала покоя!
— За то, что три года не знала сна, распуская по ночам сделанное днем!
— Что я, лучшая
— Что вы пять лет жрали, пили, спали, насиловали рабынь!
— За то, что я столько лет была вашей заложницей!
Снизу вдруг раздался голос Антиноя:
— А может, за то, что мы спали с тобой?
— А это тебе, любитель покупать мои секреты у продажных рабынь, расплачиваясь своими браслетами!
Но Антиной не зря приглядывался, он успел прикрыться скамьей и потому остался жив, стрела лишь поранила руку.
— Зря я оставила жизнь блевавшему, посиневшему, вытащенному из воды мальчишке, нужно было позволить утонуть! — Защититься от второй стрелы Антиной уже не успел, она пригвоздила красавца к стене.
Нашлись те, кто умолял о прощении, клялся, что вовсе не собирался жениться, что вернет все съеденное и выпитое, что возместит любой ущерб, выкупит любую изнасилованную рабыню…
Пенелопа вдруг почувствовала, что страшно устала. Вся ярость, ненависть, отчаянье, обида, скопленные годами, выплеснулись в виде метких выстрелов, обернулись побоищем женихов. Она расстреляла почти всех, Одиссей даже не рискнул мешать. Такой ярости он еще не видел, казалось, возрази он хоть словом, и так же будет нанизан на стрелу, точно жук.
Но после Антиноя Пенелопа выдохлась, она отбросила лук, в котором еще были стрелы, и, ни на кого не глядя, отправилась в спальню. Она не выходила оттуда до вечера.
Оставшиеся в живых женихи на коленях умоляли Одиссея пощадить, тот махнул рукой. Зато жестоко наказал служанок, в первую очередь предательницу Меланфо.
— Эвриклея, о чем говорил Антиной?
— Запало в душу? Не слушай, Одиссей, никаких наговоров на свою жену, Пенелопа была верна.
— А что за спасение на море?
— Это в Акарнании, Антиной за ней подглядывал, когда купалась, а потом стал тонуть, пришлось вытаскивать. Он еще мальчишкой был…
— Ты ничего не путаешь, при чем здесь Акарнания, как Пенелопа могла там купаться?
— И… Одиссей, ты многого не знаешь… Икарий давно в Акарнании живет, из Спарты изгнан, Пенелопа с Телемахом туда плавала, а чтобы здесь Евпейт власть не взял, Антиноя с собой прихватила.
Служанки отмывали мегарон, натирали стены песком, меняли подстилку на полу, драили перила и ступени лестницы… выносили сломанную мебель, меняли светильники…
Пенелопа вышла только к вечеру, бледная как мел, с синяками вокруг глаз. Оглядела уже чистый мегарон и тихо попросила:
— Пойдем к Лаэрту?
Одиссей согласился. Отправились к Лаэрту в его домик с садиком.
Лаэртида поразило то, как отчужденно держался Телемах, сын и мать избегали встречаться глазами, словно знали какую-то постыдную тайну. В голове Одиссея зароились ненужные мысли… Откуда ему знать, что однажды, еще ребенком, Телемах спросил: может ли она убить человека?
— Могу, если придется защищать свою или твою жизнь.