Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…»
Шрифт:
— Закончила.
— Я придумал: завтра нужно устроить соревнование между женихами. Пусть попробуют натянуть тетиву Акилины.
Пенелопа заметила, как переглянулись между собой Телемах и Эвриклея, старая тоже закивала:
— Надо, надо. Пусть попробуют натянуть.
Ах вы ж! Все в сговоре, а меня за дуру держите?!
— А если кто-то справится, я за него замуж выйти должна?!
— Да кто ж справится?
— Ну, если не те, что пятый год мои богатства пропивают, то чужой кто-то, вон сегодняшний нищий, например?
Вздрогнули,
Ну, погодите, я вам устрою праздник с натягиванием Акилины!
Ближе к вечеру, видно, между собой что-то решили, Эвриклея привела к ней «поговорить об Одиссее» того самого оборванца, мол, он в своих скитаниях с царем Итаки встречался.
Ах, вы так?!
— Говоришь, с мужем моим блудным встречался? И у какой же нимфы он ныне?
Прозрачная Афина за спиной Пенелопы корчила рожи, давясь от смеха. Одиссей сбросил с головы тряпку:
— А меня ты никогда не встречала?
Зеленые глаза глянули насмешливо, но твердо:
— Тебя? Кого-то ты мне напоминаешь… не Агамемнона, нет?
Как мог рыжий, хоть и основательно поседевший Одиссей напоминать черного, как ворон, Агамемнона с прямой бородой клинышком?
А она продолжала издеваться, расспрашивая об Одиссее. Тот не выдержал:
— Жена, неужели ты меня не узнаешь?!
— Кого?! Ты кто?!
— Одиссей…
Даже сам растерялся, а Афина и вовсе повалилась от хохота, хорошо, что богиня упала бесшумно, быстро поднялась и принялась смеяться снова.
— Ты?! Мой муж был высоким, стройным блондином… Как Геракл и Ахилл, вместе взятые, даже лучше! Вот таким, — Пенелопа встала на цыпочки, показывая, каким высоким был Одиссей в молодости.
Афина уже валялась, не в силах подняться, несчастная Эвриклея тоже уползла из комнаты, хрюкал в углу Телемах, а Пенелопа как ни в чем не бывало продолжала расписывать Одиссею его прошлую внешнюю пригожесть.
— Да Одиссей я! Хочешь, секрет один скажу, который только мы с тобой знали?
Любопытная Афина высунулась из-за спинки большого стула снова.
— Ну, скажи.
Одиссей приосанился. Выглядело это уморительно, потому что за семь лет безделья у Калипсо он отъел солидный животик.
— Нашу с тобой кровать в спальне сдвинуть с места невозможно, потому что она сделана из пня старой оливы!
Пенелопа вытаращила глаза, словно услышала величайшую глупость в мире, махнула рукой, зовя за собой в спальню:
— Вот эту?
Одиссей кивнул.
— Попробуй…
Кровать поддалась, она была тяжела, но не неподъемна! Откуда Одиссею знать, что давным-давно, еще при нападении Ликета, кровать была обесчещена, на ней изнасиловали нескольких рабынь, а потом разрубили, и Пенелопа приказала заменить. Не было больше старого пня оливы, и кровати той самой не было.
Она не смогла сдержать улыбку, наблюдая, как мучается рядом с кроватью муж. Но Одиссей не видел этого, он был всецело поглощен
— Иди ты!
— Куда?
— Поешь, выспись, завтра продолжишь мне про Одиссея рассказывать. А я тебе.
— Царица, ведь ты же узнала мужа!
— Чьего?
— Одиссея.
— И ты туда же? Одиссей был рослым и красивым.
— Когда это такое было?! — возмутилась Эвриклея. — Называть рослым красавцем коренастого рыжего урода?!
— Какого урода? — вскинула брови царица. — Не ты ли мне столько лет твердила, что Одиссей высок и красив, а если дураки этого не замечают, так на то они и дураки?
Пенелопа отвела душу, совершенно серьезно заверяя Эвриклею и даже Телемаха, что оборванец просто прикидывается, выдавая себя за Одиссея, что Одиссей действительно был красив и высок.
— И борода у него была черными колечками…
— Какими черными колечками?! — ошалел уже Телемах. — Отец же рыжий был?
— Это он красился, чтобы от других не отличаться. А вообще черный, как ворон, да, черный-черный блондин.
— Так черный или блондин?!
— Где покрасит, там черный, а где не прокрасилось, там блондин, — «успокоила» Пенелопа.
Вконец запутавшийся Телемах ушел к себе, а Пенелопа сначала долго смеялась на той самой супружеской кровати, которую удалось сдвинуть, к изумлению Одиссея, а потом смех перешел в рыдания.
Но до этого она успела отдать кое-какие распоряжения Долиону и его сыновьям. Одиссей Одиссеем, а от своей задумки Пенелопа отказываться не собиралась.
Всю ночь дворец привычно сотрясал храп напившихся женихов. А вонь стояла такая, что мухи на лету дохли.
Утром она объявила, что покров закончила, но, прежде чем объявить имя своего будущего мужа, требует выполнить два условия.
Антиной усмехнулся:
— Надеешься, что дадим клятву, подобную той, что когда-то ахейские цари дали твоему дяде Тиндарею? Нет, этого не будет!
— Клятву? Зачем она мне? Нет. Но мой муж должен быть достоин Одиссея, а значит, должен суметь надеть тетиву Акилины и пустить стрелу через двенадцать колец, подвешенных в мегароне!
Женихи загалдели. Мало кто надеялся, что сумеет выполнить такое задание, но все понимали, что оно справедливо. Самые сильные усмехались.
— Согласны?
— Да.
— Только свое оружие вам придется оставить здесь, Акилина не любит присутствия чужого оружия рядом.
Это уже понравилось меньше. Без оружия каждый чувствовал себя неуютно.
— Вы боитесь слабую женщину?
Отступать некуда, согласились, сложили луки и мечи, отправились в мегарон — натягивать тетиву знаменитого лука Одиссея и пускать из него стрелы.
Царица с насмешкой наблюдала за тем, как пыхтят женихи, пытаясь справиться с Акилиной. Умный лук не только не гнулся, но двум первым уже выбил по зубу.