Пенталогия «Хвак»
Шрифт:
— Какую именно, о светлейшая богиня?
— Например, себя.
Снег расхохотался из последних сил… и брякнул… а ведь мог бы не смеяться и не продолжать беседу! Мог бы до конца быть сдержан и хитер, как это положено рыцарю и воину! Мог бы, но…
— Ну, разве что после Морева, буде оно придет в наш мир. А пока я собственными силами постараюсь защитить своего воспитанника, о светлейшая богиня!
— Сладились. Запомни же, смертный, слова свои. Я решила съесть тебя заживо — да будет так.
И долгие годы — как ни сторожился Снег — не было от богини Уманы позывов нарушить условия внезапного этого договора…
— Сударь Санги Бо?
— Да, это я. С кем имею честь?
— Перед вами трое самых верных и горячих сторонников Всесветлой богини Уманы, недостойные иноки Ея: брат Варци, сестра От и я, смиреннейший служитель Всесветлой, верховный жрец Дэрусу.
Снег еще раньше успел покинуть седло и выслушал обращенные к нему слова стоя, теперь же он низко поклонился всем троим, без угодливости, без робости, но с уважением к высокому сану стоящих перед ним служителей, ибо во всех земных пределах не было у богини людей более приближенных к ней и выше поставленных над другими, богине Умане посвященными. Ответные поклоны жрецов были столь же глубоки и неспешны.
— Все ли из нас помнят слова договора, заключенного некогда?
— Я хорошо помню свои слова, братья и сестры во богине вашей, ибо я прибыл сюда, в назначенное место, не преступив опозданием отведенный для этого срок.
— Всесветлая Умана не забывала свои, поэтому ныне мы, посланники ее, также здесь. Помолимся.
Жрецы в один голос пропели тихую недолгую молитву, Снег же стоял молча.
— Все, сударь. Пришел час, когда мы вынуждены предложить вам то дальнейшее, что повелевает нам служение Всесветлой. Сие — закон и обычай, принятый с начала времен, и нет в нем ничего, подвергающего сомнению вашу честь и вашу доблесть. Мы надеемся на понимание и смиренно умоляем простить нас за действия, в которых нет ни капли враждебности.
— Цепи, что ли? Будучи достаточно грамотным и сравнительно образованным, я заранее знал об этом, святые братья и сестры, и не усматриваю в них ни малейшего покушения на честь мою и достоинство. Каждый из нас — да исполнит свое предназначение! Но позвольте мне сначала попрощаться с мечом? Я буду краток.
Жрецы молча поклонились рыцарю и приготовились ждать.
Снег подошел к краю неглубокой пропасти — он еще на подъезде приметил одну расщелину в ней — не спеша снял с себя пояс, перевязь с мечом, отцепил шпоры, обнажать меч не стал, просто поцеловал ножны и навершие рукояти. Прощай, все мирское, прощай!
— Вы, сударь, действительно были кратки, даже слишком, на наш взгляд. Мы могли бы ждать и долее, не подгоняя вас и не проявляя нетерпения.
— А… что толку время тянуть? Все
— Согласно обычаю — и только поэтому, я вынужден спросить, не делая ни малейших попыток к обыску: все ли оружие вы извлекли, от всего ли избавились?
— От земного — да. Меч, секира, кинжал, швыряльные ножи, еще что-то там по мелочи… кошель с деньгами, — все выброшено. Однако, со мною магические способности и знания, я не могу их отделить от себя так же просто, как шпоры и перевязь.
— Сие не против обычая, а наша с вами богиня, сударь Санги Бо, настолько превыше магии людской, что просто не заметит ее наличия.
— Я давным-давно, хотя и не с детства, отказался от природного служения ВАШЕЙ богине (Снег намеренно выделил голосом слово «вашей», как бы еще и еще раз отторгнув его от себя), но до конца жизни готов соблюдать свои слова и чужие честные обычаи.
— И вам недолго осталось влачить сей тяжкий груз. Мы приступаем.
— Погодите. Лошадь Булава. Согласно моему устному завещанию, она принадлежит отныне сударю из дома Та-Микол, рыцарю Докари Та-Микол…
— Мы позаботимся о ней, сударь Санги Бо, лошадь и сбруя с седлом будут переданы по назначению в целости и сохранности. Сорочку можете не снимать, достаточно будет закатать рукава. Цепи мы накладываем сейчас и тут же удаляемся, оставив вас наедине с молитвами. Вокруг сего святого места наложены охранные заклятья, наложены самою богиней, поэтому ни одно существо в мире, включая и нас, не обеспокоит нечаянным вторжением ваше одиночество. Когда же явится богиня…
— Она сама пожалует, или, там нафы, щуры?
— Безусловно сама. Когда именно явится Всесветлая, мы знать не смеем, но, скорее всего, сие случится еще до наступления рассвета. А может быть еще и до заката, все в ее власти и воле. Тем не менее, промежуток времени, предоставленный вам для последних размышлений, получается изрядным, так что вам следует сейчас, немедленно, пока руки свободны, озаботиться теми или иными сиюминутными потребностями, если в таковых нуждается ваша плоть.
— Воды, пожалуй, сделаю пару глотков. В остальном нет нужды.
Исполнив свое дело, трое жрецов удалились, а Снег остался ждать. Цепи, наложенные на его запястья, были умеренно тяжелы и довольно холодны, как если бы холод сей постоянно подпитывали горные ледниковые воды. Расклепывать и заклепывать ни наручники, ни цепочные звенья не пришлось, ибо магическая сила, вплетенная в них богиней Уманой, сделал все сама: наручные ободки сомкнулись на запястьях и пришлись им впору, так, что руке не туго в них, но и нет ни малейшей возможности выдернуть кисть руки из волшебных оков. На каждую руку — своя цепь, каждая длиною в шесть локтей. Волшебство богини, сдобренное вспомогательными заклинаниями жрецов, прикрепило концы этих цепей к скале, размах расстояния между крепежами — около десяти локтей. Если добавить к этому размах рук… Да, Снег попробовал и убедился: можно стоять, можно сидеть… даже прилечь… Можно прогуливаться — пару коротких шажков туда и сюда… Это немного помогает против хлада ранней весны. Вероятно, богине хочется наблюдать не просто трепещущую от ужаса плоть, но именно метания жертвы, более наглядные признаки предсмертного страха. Напрасны чаяния сии: Снег был уверен, что сумеет погасить внешние проявления своей трусости… Постарается суметь.