Пентесилея

фон Клейст Генрих

Победа! Слава! Верх взяла царица. Ахилл упал. Герой в плену у ней. Сейчас он будет розами увенчан.

Пауза.

Верховная жрица (задыхаясь от радости)

Я не ослышалась?

Жрицы и амазонки

Хвала богам!

Верховная жрица

То в самом деле крики ликованья?

Первая жрица

Да, мать святая, это крик победы, И звука слаще не слыхала я!

Верховная жрица

Кто

новости мне принесет?

Вторая жрица

Эй, Тэрпи, Нам расскажи, что видишь ты с холма.

Амазонка (перед этим взобравшаяся на холм, испуганно)

О беспощадный сонм богов подземных! Неужто правда то, что вижу я?

Верховная жрица

Уж не привиделась ли ей Медуза?

Первая жрица

Да говори же ты!

Амазонка

Пентесилея, Забыв, что рождена от человека, Лежит меж разъяренных псов и тело Ахилла вместе с ними в клочья рвет.

Верховная жрица

О, ужас, ужас!

Все

Нет ему названья!

Амазонка

Вот и Мероя, бледная как смерть, Спешит сюда с ключом к загадке страшной.

(Сходит с холма.)

Явление двадцать третье

Те же. Мероя.

Мероя

Внемлите мне, о дочери Арея B вы, святые жрицы Артемиды, И я вас речью в камень превращу Быстрей, чем африканская Горгона [81] .

81

Горгона — мифологическое чудовище, обращавшее своим взглядом в камень всякого, кто решался на нее поднять глаза. (Одной из трех Горгон была Медуза). В мифологическом словаре Гедериха, которым пользовался Клейст, сказано, что Горгоны жили в Африке и враждовали с африканскими амазонками.

Верховная жрица

Скажи и не щади нас.

Мероя

Вам известно, Что та, чье имя вымолвить мне страшно И чей рассудок юный помутило Желание любимым обладать, На поединок яростный с ним вышла, Всем, что вселяет страх, вооружась. На бой она явилась с метким луком, Ведя с собой слонов и псов рычащих. Сама война гражданская, когда, Как кровью залитое привиденье, Она, неумолимая, свои факел В цветущие бросает города, — И та не столь дика, не столь свирепа. Ахилл же — о, глупец! — послал ей вызов Лишь для того, как уверяют в войске, Чтоб дать ей над собой возобладать, Затем что он — как боги всемогущи! — И сам, плененный юностью ее, Идти с ней был согласен в храм Дианы. Друзей оставив позади, он к ней Подходит, полный радостных предчувствий. Она ж к нему бросается со сворой Ужасных псов. Тогда, вооруженный Лишь легким дротиком — и то для вида, Тревожно он поводит головой, Бежит назад, на месте замирает И вновь бежит, как молодой олень, Рычанью льва в ущелье дальнем внявший. Кричит он, задыхаясь: «Одиссей!» — С тоской глядит вокруг, зовет Тидида И вновь к друзьям пытается бежать. Но, всадницами от своих отрезан, В отчаянье вздымает руки к небу И прячется, несчастный, за сосною, Склонившей ветви темные к земле. Тем временем со сворой, как охотник, Холмы и лес обшаривая взглядом, Царица приближается к нему, И в миг, когда он раздвигает ветви, Чтоб пасть к ее ногам, она кричит: «Рога

оленя выдали. Попался!» И лук свой напрягает исступленно, Так, что концы друг друга лобызают, И целится, и тетиву спускает, Пелиду шею пронизав стрелой. Тот надает. Победно воют девы, Но жив еще несчастнейший из смертных. Он на колени привстает с трудом, Стрелу, хрипя, из горла извлекает, Вновь надает, встает и хочет скрыться. Но тут царица с воплем: «Тигр, ату! Ату, Меламп, Леена, Гиркаон!» — Бросается к нему — о Артемида! — И рвет с него, как сука, шлем гривастый, Распихивая набежавших псов. Они впились в него — кто в грудь, кто в шею. Он падает — так, что земля дрожит, Катается с царицей в алой луже И, нежных щек ее касаясь, стонет: «Пентесилея, неужели это — Тот праздник роз, что ты сулила мне?» Она ж — хотя ему вняла бы даже В пустыне зимней рыщущая львица, Которая от голода рычит, — С него доспехи ратные сдирает И запускает зубы в грудь ему, С неистовыми псами состязаясь: На нем повисли справа Сфинкс и Окс, Царица — слева. Кровь у ней струилась И с рук и с губ, когда я подошла.

Полная ужаса пауза.

Вот, женщины, и все. Рассказ мой кончен. Что ж вы молчите? Дайте знак, что живы.

Пауза.

Первая жрица (рыдая на груди второй)

Ох, Гермия, я не видала девы Умней, прекрасней, чище и достойней! А как она плясала! Пела как! Как ловко управлялась с рукодельем!

Верховная жрица

Хоть во дворце она и родилась, Но от Горгоны, а не от Отреры,

Первая жрица (продолжая)

Нет, родилась она от соловьев, Влиз храма Артемиды вьющих гнезда, И, как они, жила в ветвях дубов, И заливалась, пела, щебетала, И тихими ночами путник слушал, И грудь его преисполнялась чувств. Она не раздавила б и червя, Который ползал под ее ногою; Она, из лука вепря поразив, Пред ним бы опустилась на колени И вырвала б стрелу из раны, словно Предсмертным взором зверь ее смягчил.

Пауза.

Мероя

И вот она стоит оцепенело Над мертвецом, чью кровь собаки лижут. Свой лук победный за плечи забросив, Взор в бесконечность, словно в чистый лист, Она вперила и молчит упорно. Страх волосы нам вздыбил. Мы кричим ей: «Что сделала ты с ним?» Она молчит. «Узнала нас?» Молчит. «Пойдешь ли с нами?» Молчит. — И ужас к вам меня погнал.

Явление двадцать четвертое

Пентесилея. Вносят труп Ахилла, покрытый красным ковром. Протоя и прочие.

Первая амазонка

Смотрите, девы, вон она идет. Крапивой и боярышником тощим Себе чело украсив вместо лавров, И следует, ужасная, за трупом, Свой страшный лук неся так горделиво, Как будто ею враг сражен заклятый!

Вторая жрица

О, эти руки!

Первая жрица

Девы, отвернитесь!

Протоя (падая верховной жрице на грудь)

О мать!

Верховная жрица (с отвращением)

Клянусь Дианой всеблагой, Я не причастна к мерзкому деянью!