Пепел Анны

Веркин Эдуард Николаевич

На кухне что-то брякнуло. А я встал и пошел на этот звук, вдруг кто-то обварился кипящей карамелью, или тростниковым сиропом, или вареньем из гуавы, пролил его из сотейника на ногу и бегает теперь по стенам. Но почти сразу стало ясно, что никто не обварился — мама Луса опять запела. Но на всякий случай я заглянул.

Толстая мама Луса стряпала и пела веселую песню про обычного пастуха, парня, который увидел, что утром в деревню пришел дьявол, притворился фельдшером и пропагандирует отказ от вакцинации, а никто, даже брухо этого дьявола и не различают, а он здесь, за левым

плечом, мама Луса пела и плакала. Удивительное дело.

— Она так всегда.

Я обернулся. Анна переоделась, снова в красную водолазку и новые джинсы.

— Она всегда эту песню поет, — повторила Анна. — Красиво.

— Красиво, — согласился я.

— Хочешь посмотреть на Луну?

То мультики любит, то Луну. Куба, тут колоритные девушки.

— Сейчас день, — сказал я.

— Но Луну видно, — Анна указала пальцем.

Я посмотрел, действительно, на небе висела бледная Луна, половинка.

— У нас есть телескоп, — сказал Анна. — Можем посмотреть на Луну.

Никогда еще не смотрел в телескоп днем. Хотя и ночью не особо смотрел, ни разу. Что там на Луне интересного.

— А это… Ты как считаешь, американцы на Луну высаживались, или это все мистификация?

Анна не ответила, думаю, вопроса не поняла.

Мы побрели к западной стороне дома, там где была веранда и длинный балкон. Хорошо тут у них все устроено, и бассейн, и сад с цветами, и веранда с телескопом. Телескоп лучше путешествия к озерам, я представил, как сейчас бы мы тряслись в сторону озера этого… Вовремя мотоцикл заглох, спасибо ему.

Это был старый телескоп, наверное, антикварный, медный, тускло поблескивавший в тени навеса веранды. И герб на штативе. Щит. Рыба. Меч. Рыба-меч. Этот телескоп прапрадеду Анны подарил сам Симон Боливар, в этом никакого сомнения, и через него смотрели на небо, а не за залив. И два плетеных стула местной работы. Мы сели на эти стулья, Анна стала настраивать телескоп, нацеливая его на Луну. Я завидовал. Ложкам, телескопу, дому, гербу. И немного злился на то, что сам не аристократ, а так, шуга разночинная. Вот если бы я был аристократ, то Анна, наверное, смотрела бы на меня иначе. Так и случаются революции и государственные перевороты.

— Вот, — сказала Анна. — Луна.

На Луне желтели лунные кратеры. В телескоп, надо признаться, Луна паршиво выглядела. Словно ее три миллиарда лет пинали сапогами и отпинали все-таки изрядный кусок. Я смотрел. Анна крутила ребристое медное колесико. Луна то расплывалась, то становилась четче.

— Че Гевара никого не расстреливал, — сказала вдруг Анна серьезно. — Это ложь.

Луна стала острее. Желтее.

— Да какая разница…

— Большая разница, — перебила Анна. — Очень большая разница. Самая главная разница как раз в этом.

— Да я верю…

— Это они все придумали, — сказала Анна. — Про Ла Кабанью, про пытки. Чтобы оправдать свое бегство, ты понимаешь?

Она тронула меня за плечо, я оторвался от Луны.

Анна смотрела мне в глаза.

— Они бежали туда, — Анна указала в сторону Луны, но ниже. — А потом рассказывали гадости, соревновались, кто больше соврет. Все лгуны. А он не мог так.

— Да

ладно…

Анна замолчала. И покраснела. Руку у меня с плеча убрала.

— Да ты не обращай внимания, — сказал я. — У моей мамы характер такой — критический. Она же критик по профессии, вот и критикует. Поколение такое — в голове вечный праздник непослушанья.

— Это как?

Поперек Луны перло похожее на ртутную каплю НЛО.

— Ну… Вот если она видит передачу про высадку на Луне, то сразу говорит, что это снял Стэнли Кубрик в Голливуде, а американцы на Луну и не совались. Что «Тихий Дон» написал не Шолохов, Бродский был агентом КГБ, ну и так далее. Миром правят рептилоиды, короче. Поколение у нее такое.

— Она же… кандидат наук, — неуверенно произнесла Анна. — Почему такое поколение?

— Их так учили, — отмахнулся я.

— В школе?

— Не, в школе их нормально учили, но они сами… с удовольствием выучились другому.

— Зачем?

Анна стала особенно серьезной.

— Да ну, скука это все, не бери в голову, — сказал я. — Используй нейтрино-принцип.

— Это как?

— В одно ухо влетело — в другое вылетело. Нейтрино, пролетая через Землю, не взаимодействуют с ее веществом. Так и я. Не взаимодействую с пролетающей через мозг информацией.

— Почему? — опять серьезно спросила Анна.

Я не удержался, мне захотелось быть умным, прожженным и знающим. Тем, кто наверняка знает, что американцы высаживались на Луне. Реальный чел с Большой Земли, где интернет в любое время года, а космические корабли до сих пор регулярно бороздят. Короче, симпатичные туземки трепещут перед моим могучим ментальным натиском и имперским обаянием.

— Потому что нельзя наверняка определить, вранье пролетает через твой мозг или правда, — ответил я. — Критериев не осталось, приличные люди могут врать, лгуны говорить правду, самих оттенков правды может быть полсотни…

— Правда всегда одна, — возразила Анна.

— Да, но… Вот ты знаешь, что каждая ядерная ракета снаряжается десятками ложных боеголовок? Они летят к цели облаком, так что нельзя разобрать — где боевая ракета, а где фальшивая. То есть каждая правда, которая одна, сопровождается роем абсолютно неотличимых от нее неправд. И когда цель поражена — откуда мы знаем, что ее именно разорвало?

Тут я понял, что повторяюсь, кот Шредингера у нас уже недавно чесался.

— Так что на самом деле разницы нет, результат всегда один, — сказал я. — Бух!

Я обреченно щелкнул языком. Плутониевые стрелы прорвались через ячеи противовоздушного зонта. Все так.

— И что же делать? — спросила Анна.

— Да ничего не делать, — ответил я. — Улыбаться.

Анна неловко улыбнулась.

А мне еще стыднее стало. Она мне Луну хотела показать и креветками накормила, а я чего-то развыделывался. Обычно я не сильно выделываюсь, видимо, это из-за Анны и ее аристократизма. Не смог удержаться. Придурок. Хотя… Это день кривой, не с той ноги. День не с той ноги, вот и мотоцикл не завелся, и птицы на башне черные. В такой день лучше языком зря не ворочать, особенно при Анне. Скажу еще чего, окончательно лишнее.