Пепел Анны
Шрифт:
Анна уплыла довольно далеко, метров, наверное, на двести от берега.
— Вот как надо, сыночка! — ехидно сказала мама. — Эх ты, черепаха…
Японцы отчего-то приняли это на свой счет и снова поперлись в воду.
— Ты сама попробуй, — посоветовал я. — Это не так и легко…
— Нет уж, — мама покачала головой. — Меня в эту мясорубку не заманишь. Кувыркайтесь сами.
Ну да. Я вернулся к воде и в этот раз избрал другую тактику. Далеко забираться не стал, поплыл с метровой глубины. Впереди размотало японца. Я увернулся от
Начало получаться, через пять волн я одолел прибой и полетел догонять Анну. Впрочем, догонять не пришлось, Анна возвращалась. Встретились метрах в ста от берега.
— Хорошо, — сказал я.
— Вода теплая, — сказала Анна.
Я хотел сказать, что вода горячая, но меня опять захлестнуло волной. В этот раз я хлебнул хорошо, наверное, пол-литра соли, закашлялся. Анна хихикнула. Вода неприятно заполнила желудок, затошнило, я задержал дыхание. С трудом удержался. Ну, чтобы не стошнило. Облеваться в море перед баронессой… Перебор даже для меня. Хотя Великановой понравилось бы, могу поспорить. Но сдержался.
Анна гребла к берегу, я плелся за ней. Волны стали повыше, по песку шагал пляжный человек, он свистел в свисток и размахивал красным флагом, предупреждая о ветре.
Конечно же, Анна добралась первой. Вода подхватила ее и, как показалось, поставила на ноги, Анна легко выступила на пляж и закуталась в полотенце.
— Выбирайтесь! — помахала рукой мама. — Ветер поднимается!
Со мной волны так не любезничали, со мной море церемониться не стало, схватило за шкирку, швырнуло на берег. Ободрал колени и лоб. Левое колено почти до мяса. Щипало.
Рядом снова выбросило японца. Второй японец давно сдался, воткнул серф в песок и теперь валялся в тени. Кстати да, солнце. Я оказался на суше и немедленно ощутил его на плечах, так что пришлось поторопиться под зонт.
Анна и мама вытянулись в раскладных креслах и пили воду. Я открыл свою бутылку. Минуту пили. Ветер действительно усилился. Мыслей никаких.
— Там подводная лодка! — вдруг объявила мама. — Вон там, смотрите!
Мама указала пальцем в море. Я посмотрел, прищурился, из-под ладони посмотрел, но ничего не увидел. Ровная вода. Птички.
— Да нет там ничего, — сказал я.
— У Кубы нет подводных лодок, — сказала Анна. — У нас корабли… катера.
— Но я же вижу! — настаивала мама. — Вон!
Японец посмотрел в сторону подводной лодки. Целую минуту мы все смотрели в море, но так ничего и не высмотрели.
— Значит, она уплыла, — сказала мама. — Это же лодка.
Японец сел и стал разглядывать ушибленный палец на ноге. Подул на него, плюнул, потер и направился в воду, японцы — настойчивый народ.
— Может, во что-нибудь поиграем? — предложила мама.
Японец потерпел очередное фиаско, над водой взбрыкнули пятки, серфингиста отбросило к берегу и прокувыркало по песку, надо уметь.
— Я
Японец с трудом поднялся и захромал к своему товарищу. Сдался. Японцы уже не те.
— Нет-нет, — перебила мама, — это не интересно. Я знаю чудесную литературную игру…
Я вздрогнул.
— Это чрезвычайно занятная и познавательная игра, — заверила мама. — Мы придумали ее еще в студенческую пору, называется «Смерть Ивана Ильича»…
Мама знает как минимум двадцать литературных игр. Сыграешь несколько и увидишь, как всплывает подводная лодка.
— Анне будет непонятно, — я попытался маму остановить.
— Почему же? Тут ничего сложного нет. Анна наверняка прекрасно разбирается в мировой литературе, ей будет интересно.
«Иван Ильич» — худшая из двадцати маминых игр. Ведущий называет болезнь, а игрок должен вспомнить литературного персонажа, нормальные люди в такое не играют. Вот так примерно: подагра — это Ноздрев, под мышкой шарманка, под другой зять Мижуев, и пестрая борзая сука из кармана халата выглядает, то есть не сама сука, а два ее бойких пащенка. А то и сам Портос, в смысле, страдает большим пальцем ног.
— Ну, так я начинаю, — объявила мама. — Итак, кто первый вспомнит…
— Давайте лучше в приколоченного зайца, — перебил я.
Мама поперхнулась.
— Что? — спросила она потерянно.
— В приколоченного зайца сыграем.
На лице у мамы обозначилось отвращение.
— Как? — спросила Анна. — Прибитый заяц?
— Ты рассказываешь самую страшную историю из своей жизни, потом я рассказываю. Потом решаем, чья страшнее. Мы с отцом всегда раньше играли.
— Твой отец всегда обожал играть в «Ивана Ильича», — поправила мама. — И мы в него сейчас сыграем.
Это было сказано совершенно неотвратимым голосом.
— А может…
— Мы поиграем, — сказала мама. — Это очень весело.
Чахотка — Тыбурций Раскольников, ну или девица из «Трех товарищей», Патрисия Хольт, кажется.
— Я называю болезнь, — сказала мама. — А вы вспоминаете. Начнем.
Эпилепсия — Смердяков с гитаркой и прочие его братья Передоновы.
— Правда, очень интересно? — спросила мама.
— Да, — сказала Анна. — Очень интересно.
— Редко что бывает интереснее, — сказал я.
Я думал, что Анна испугается — любой нормальный человек насторожился и немедленно помер бы от скуки, но Анна держалась. Вот что значит, старая аристократия, Великанова бы не выстояла.
Волчанка — Иудушка Головлев с гнилым прыщеватым подбородком и Газов из «Попутного пса».
— Раздвоение личности, — сказала мама.
Я галантно пропустил даму вперед, Анна, как иначе, Джекил и Хайд.
— Чума, — сказала Анна.
Я оказался шустрее мамы.
— «Чума», — сказал я.
— Нужно не произведение, а имя героя, — напомнила мама. — Впрочем, тебе простительно, сыночка, так и быть, зачтем. Твой ход.