Пепел богов. Трилогия
Шрифт:
— А вот и я! — раздался довольный голос трактирщика. — Вот вино, вот овощи, вот грибочки. Несколько минут, и свиные отбивные последуют на отведенное им блюдо в лучшем виде. Немного терпения, немного терпения!
— Сакува — повелитель зрения и разума, — заметил Кай, провожая взглядом трактирщика. — Недаром клан Сакува именовался кланом Зрячих. Так что не должен был упускать подопечного сиун Сакува. Поэтому над его явлением придется поломать голову. Хотя кое-что меня заинтересовало. Каким образом Пустоте удалось подчинить сиунов?
— Подчинить? — рассмеялась Илалиджа. — Признаюсь, я не занималась
— Разве так? — удивился Кай. — Отчего же они осуществляли слежку за подопечными? Да и то, что произошло с Хара…
— С Хара все случилось по-родственному, — развела руками Илалиджа. — Думаю, что Хара никогда всерьез не отдалялась от Пустоты, хотя и была во мраке времен рождена от ее правителя. Но мы не знаем ныне, кем был тогда правитель, не знаем, кто был матерью Хары. Да это и неважно. Важно другое, сиуны никогда не подчинялись Пустоте. Пустота в лице наместника Тамаша только следила за подопечными сиунов. Тот рисунок, что нанес себе на спину правитель, лишь позволял видеть глазами сиунов. Позволял войти в магический рисунок в качестве наблюдателя. Все остальное сиун делал сам. Он был охранником, поэтому и притягивался к своему хозяину, пусть даже от него оставалась только жалкая искра, а то и вовсе только пепел. Пепел. Пепел богов!
— А Пагуба? — сдвинул брови Кай.
— Всего лишь снятие пенки с кипящего молока, — хмыкнула Илалиджа. — Или ты не знаешь, что когда зайцы и куропатки плодятся сверх меры, то само собой увеличивается и количество волков? И в лесу наступает маленькая Пагуба. И кого в этом винить?
— Почему Тамаш хочет остановить меня? — спросил Кай.
— Его все устраивает, — вздохнула Илалиджа. — Он наместник, который к тому же научился вселяться в тела людей. Сиват здесь его не достанет. Салпа прогнется под весом правителя Пустоты. А никакие ловчие Пустоты с Тамашем не справятся. Он лучший после правителя.
— И он убил последнего ишу, — заметил Кай.
— Лично удостоил его ударом, — горестно опустила глаза Илалиджа. — Хотя думаю, тот служил Тамашу. Служил вопреки воле матери. И знаешь почему? Он видел, как ты сражался во время Пагубы. Видел, как ты сражался с Пангариджей и Аршем. Видел, как служившая тебе девчонка творит во дворце иши великую ворожбу. И он испугался. Правители не любят героев. Герои опасны.
— А это? — Кай выудил из-за пазухи и положил на стол каменный нож.
— Это великий талисман, — побледнела Илалиджа. — Сиват взял его, потому что он вырезан из стены его убежища. Пронзая плоть Салпы плотью Пустоты, он соединил два мира и сумел избежать гибели для своего.
— И запер чужой, — подал голос Эша.
— Не он этого хотел, — хмыкнула Илалиджа.
— Ладно, — убрал нож Кай. — Скажи тогда, зачем Тамашу Пагуба?
— Если двенадцать сиунов будут повержены, тогда, с учетом мощи вошедших на землю Салпы воинств Пустоты, Тамаш сможет позволить себе явиться в Запретную долину и остановить тебя, —
— И что я буду с ним делать? — не понял Кай.
— Ничего, — усмехнулась Илалиджа. — С ним никто ничего не сможет сделать. Так что думай о том, как будешь бежать на крышу Храма, чтобы завершить давнюю ворожбу. Бежать, как заяц, уворачиваясь от ударов Тамаша. Бежать и надеяться, что Сиват и там сможет оказать тебе помощь. Но это потом, если все будет совсем плохо. А пока все хорошо. Думай, как явить Сакуву.
— А вот и опять я! — вновь подал голос Муриджан. — Свиные отбивные и чесночные хлебцы, запеченные в лучшем пергаменте с оригинальными пожеланиями каждому!
Издающие удивительный аромат блюда заняли места перед четырьмя едоками, после чего трактирщик с поклоном подал каждому сверток с румяными хлебцами.
— «Доблесть умаления больше доблести возвеличивания, поскольку не только уместить большое в малом труднее, чем малое в большом, но и первое является хитростью, а второе обманом», — громогласно прочитал выпавшие ему слова Эша и приосанился, вдыхая густой аромат. — Не очень понял, да и не так уж верю всем этим трактирным и ярмарочным гаданиям, но общий посыл ухватил — я маленький, хитрый и очень доблестный!
— Неплохо, — рассмеялась Илалиджа и развернула выпавший ей пергамент. — «Великая хитрость подобна великому лабиринту. Гость, который теряет нить выхода, рискует столкнуться со строителем, который не может покинуть собственное детище», — прочла она вслух. И пояснила: — Можно сказать и проще. Не перехитри самого себя. Только ведь есть и более простой выход. Не хитри вовсе!
— Достойно, — улыбнулся Кай и посмотрел на Арму. — А у тебя что?
— «Не будь дурой», — обиженно прочитала она.
— Лучшего высказывания я не слышала! — расхохоталась Илалиджа. — Я бы тоже не отказалась от такого напутствия. А что выпало нашему зеленоглазому?
— Читай-читай! — даже подпрыгнул на месте Муриджан.
— «Не выбирай мягкое для постели, выбирай постель», — прочитал Кай.
— Мудрено, — нахмурился Эша.
— А по мне, так мудро, — улыбнулась Илалиджа.
— «Не вмешивайся, сын мой, Луккай. Доверься мне. Сакува, отец твой», — прочитала Арма, наклонившись через плечо Кая, и подняла взгляд на трактирщика. Одно мгновение она видела его, но успела понять, что глаза Муриджана перестали мерцать и тоже стали зелеными. А в следующее мгновение трактирщик прыгнул.
Они сшиблись с пустотницей над столом. В руках у Илалиджи оказались два кинжала, Мериджан выдернул из-за пояса два кухонных ножа с широкими лезвиями, и четыре клинка вдруг затеяли такую сечу, что только искры полетели вниз. Кай и Арма разом отодвинулись вместе со скамьей к стене. Эша выпучил глаза, но когда соперники раздробили ногами блюда с отбивными, старика за столом уже не было, успел слететь со скамьи под стол, да еще вместе с блюдом и кубком. Но Арма не смотрела за стариком, в мельтешении рук и клинков она пыталась рассмотреть, на чьей стороне удача, чьи брызги крови окропили сначала стропила над головой, потом поздравительные пергаменты, потом брызнули струей на пол… А потом Муриджан спрыгнул со стола на пол, убирая ножи, а за его спиной истерзанный труп Илалиджи рухнул у противоположной стены.