Пепел и песок
Шрифт:
— Сиди тут, — Йорген давит рукой на мое плечо. — Янайду что-нибудь. Пять минут.
144
Гул затихает. Голос за кадром.
Пять минут, пять минут. До триумфа пять минут, можно сделать очень много. Понять бы — чей это триумф? Как к себе обращаться? Саша, Марк, бычок, бастард таганрогский? Ты хотел этого хрустального пацана. Поздравляю, дождался.
Ты стольких нежно убил, что тебе не приз — Александрийский столп надо вручать.
— Здравствуйте,
— Нет.
— Эвглена Галимовна. Я была главным редактором МРТВ.
— Очень приятно… Наверно.
— Ничего приятного. Вазген меня уволил — из-за вас. Из-за того, что я не добилась от вас сценария…
— Какого сценария?
— Того самого, где рушится МГУ. Теперь я тут, помощником режиссера этого шоу. Требьенова. Ладно, сидите!
Уходит, уныло прощаясь громоздкими бедрами.
Рушится… Что там рушится? Все утопить.
Вернусь к своим сладким грезам. Теперь у меня есть шанс эффектно взорвать сценарий этого томного вечера. Полетят клатчики по закоулочкам. Режиссер-новатор Требьенов будет польщен. Выйти на сцену, взять приз у девушки в арендованных бриллиантах и сказать в усталый микрофон: «Спасибо за эту награду. И сейчас, чтобы оправдать ее, у вас на глазах я совершу очередное убийство. Вы ведь любите смотреть, как я убиваю? Глядите!»
Бросить хрустальную тварь об крепкий настил. Чтобы осколки вонзились всем в сердце. И добавить: «Поздравляю. Марк Энде убит наконец».
И уйти.
145
Йорген возвращается, хрипло дышит. В его руках белый пиджак с серебряными пуговицами.
— Улыбаешься? Это хорошо. А то я за тебя боялся. Надевай. Снял с Эдика Жмуринского. Он еще свою шляпу предлагал, но это уже лишнее. Надевай, ну! Великоват, но терпеть можно.
Издалека, сквозь войлочный шум и звон хрусталя, доносится надрывный распев:
— Итак, приз «Сценарист года» вручается Марку Энде! Прошу на сцену!
Встаю со стула, колышется теплый пиджак.
Вперед.
К финальному акту. К развязке и титрам.
Матрен Гусаркин встречает меня как мессию, готов пасть на колени. Без очков перепутал.
— Марк, прошу вас! И зрители наконец увидят того, кто заставляет их вечера напролет сидеть перед телевизором. Марк Энде!
Его напудренный подбородок передо мной. Я поднимаю взгляд: зрачки Матрена дрожат, не отражая действительность. Матрен шепчет, не разжимая улыбки:
— Говори в микрофон. Быстрее.
Я поднимаюсь на цыпочки, дотягиваюсь до микрофона.
— Здрасьти.
В первом ряду, между актрисой, которая рекламирует зубную пасту «Ingeborga», и режиссером, у которого в нагрудном кармане единый партийный билет, усыпанный стразами
Вспыхивает протуберанец. Царь-колокол нависает над залом, качается, близок удар. Я сжимаю пальцами стойку микрофона, она хрустит и мой густой выдох разносится по кладбищу в смокингах. Пепел из дряхлого таза, пепел спаленной истории накрывает весь зал.
Колокол бьет.
ЗТМ.
Я еще успеваю услышать сиплый голос:
— Мой пиджак!
146
Бабушка гладит меня по голове, улыбается:
— Вот это, Сашенька, и есть Университет. — она простирает блинную руку, почти касается шпиля. — Высокий?
— Очень, — я отвечаю тихо, подавленный гранитом и мрамором.
Утром этого давнего дня мы приехали в Москву из Таганрога. Папа Карамзина отвел нам два места в знойном плацкарте.
— А знаешь его главный секрет? Он под землей. Там стоят установки с жидким азотом. Они замораживают фундамент. Иначе эта громада не устояла бы на горе.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— А что будет, если установки отключить?
— Какие глупости у тебя в голове! Пойдем подавать документы.
Она поднимает большой чемодан с фотографией Любови Орловой в углу и шагает вперед. Я отстаю. Не успеваю за ней.
147
Небо надо мной застилает опытное лицо нейрофизиолога Константина Львовича. Рядом что-то шуршит. Мышьей жизни беготня. Мыжни шизни беготня. Шизни мызни. Ширли-мырли. Что тревожишь ты меня?
— Мы сделали томограмму вашего мозга, — говорит Константин Львович терпким баритоном. — Александр, если вы пока не готовы к серьезному разговору, то давайте я зайду чуть позже. Но времени у нас немного.
— Говорите. В кино это такой докучный прием — включается отсчет. Например, бомба с часовым механизмом. Или еще лучше — отключены устройства с жидким азотом под главным зданием МГУ. И герой должен успеть спасти любимую и мир заодно. Любимой у меня уже нет, мир мне совсем неинтересен. Но сама интрига пусть пока работает. Пусть тикает.
— Хорошо. Не волнуйтесь. Я объясню, что происходит. Ваш мозг серьезно поражен. — Константин Львович предъявляет мне лунный атлас моего мозга, с каналами и кратерами. Он и шуршит. — Видите, вот эту — как бы ее назвать? Скажем, так, звезду.
— Звезду?
— Это доброкачественная опухоль. Астроцитома.
— Как?
— Астроцитома.
— Начинается на «А». Как славно! Вот и разгадка этой буквы. Вот и разгадка.
— Какая разгадка, дорогой мой пациент? Вы о чем?
— А. Алеф. Неважно уже. Откуда она взялась? Эта опухоль?