Пепел и песок
Шрифт:
ВТОРОЙ РАБОЧИЙ Пойдем, мужики, отсюда побыстрей…
КОМИССАР Стоять! Надо вызвать подкрепление. (Сторожу.) Вы тут никаких контрреволюционных штук не задумали, а?
Бледный сторож мотает головой.
КОМИССАР Черт с ним, с подкреплением. Сами разберемся!
Он снова подходит к гробу, осторожно склоняется, прислушивается. Полная тишина, доносится только тяжелое дыхание рабочих. Комиссар кладет руку на гроб. Страшный треск. Крышку гроба изнутри проламывает рука, костлявая, в истлевшей белой перчатке, на одном из пальцев крупный перстень с вензелем «А».
Я, обожженный увиденным, отскакиваю к окну, влажные руки кладу на стекло, смотрю на здание Университета. Что это? Что я прочитал? Отдышавшись, поворачиваюсь лицом к бюро, склонив голову, издали разглядываю ноутбук, ищу гада-фокусника, который затаился. Кто написал всю эту мистическую дрянь? Подонки из «Союза Б» проникли, когда я спал? Порнографические смс им уже кажутся не столь эффективным оружием против меня? Впрочем, этим умникам необязательно влезать в квартиру доисторическими домушниками. Есть способы проще — по кабелям, по шнурам, по сетям проползти мелким бесом. Этими шалостями меня не сбросить с площадки под звездой, не дождетесь. Я отключу все сети, вай-фаи, я отменю все волны и излученья.
137
Очистив свою атмосферу от нечистот, я снова встаю за бюро. Начинаю с другого, надо отвлечься. Император встречает Елизавету Алексеевну на почтовой станции Коровий Брод. Вот новый поворот. Пишу.
…Вернувшись вечером из магазина с сырным пакетом, жуя случайную булку, подхожу аккуратно к бюро. Прикасаюсь к долгой клавише, монитор озаряется. Перечитаю сцену встречи, а потом вручу себе приз — бесценный кусок сыра.
АЛЕКСАНДР (подавая руку Елизавете) Lise! Как я счастлив вас видеть! Сильно ли утомила дорога?
ЕЛИЗАВЕТА Нет, mon cher! (Ступая на землю) Ведь я провела ее в мыслях о вас. (Целует мужа.)
АЛЕКСАНДР (улыбаясь) Ах, Lise, я так надеюсь, что вам понравится ваше новое пристанище в Таганроге.
ЕЛИЗАВЕТА Я совершенно уверена, что понравится: мне докладывали еще в Петербурге, что вы лично устраивали это гнездо.
АЛЕКСАНДР (немного смущенно) Истинная правда. Я очень скучал по вам.
ЕЛИЗАВЕТА (с нежностью) И я. Позвольте спросить — а как там насчет клуба?
АЛЕКСАНДР Английского?
ЕЛИЗАВЕТА Нет, ночного. Где можно реально зажечь!
АЛЕКСАНДР
Все круто. Я выписал лучших диджеев.
ЕЛИЗАВЕТА
So cool!
АЛЕКСАНДР И люблинский диджей Игорек уже сделал отпадный ремикс «Боже, царя храни», камердинер Егорыч плясал, словно обдолбанный.
ЕЛИЗАВЕТА Жесть. Так погнали быстрей!
138
Распахнув испуганные дверцы секретера, я выдвигаю Брунгильду. Она упрямится. Давай, подруга, пора. Пробил час твоего бенефиса. Все будет, как при бабушке. Ты не предашь, ты ждала до последнего. Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда.
Ноутбук похоронен в углу, засыпанный песком
Водружаю Брунгильду на бюро, трогаю ее черную ленту, на пальцах остаются два пятна: она еще сочится былым вдохновеньем. Сейчас я буду писать свой сценарий, оглашать ночную Москву древним лязгом тевтонской каретки — так, что вздрогнет Требьенов, зарыдает Вазген, протрезвеет в «Ефимыче» Йорген.
139
Сентябрьское солнце освещает лист, туго заряженный в Брунгильду. Утро. Рассвет. Немного тошнит от чайной ночи.
Ложусь на тахту, глажу левую ногу (молодец, молодец, отдохни!), подношу к глазам строчки, написанные во время бессонницы.
ЖАНДАРМ (приготовившись записывать показания)
Имя, возраст, откуда взялся в Пермской губернии?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ (жандарму) Ты спрашиваешь, кто я такой? Откуда взялся? (Молчит, оглаживая бороду.) Мне надо тут кое-кого найти. У меня счет не закрыт. (Вытаскивает из-за спины самурайский меч.) Ия найду этого ублюдка, прости господи!
140
Такой щемящий полет надо снимать с трех камер. Сверху, снизу и с отдаленья. Последние песчинки моего бюджета я вложу в эту съемку. Не жалко.
Брунгильда летит вдохновенно, как это умеют делать только красивые старухи. Переворачиваясь в рассветных лучах, сверкая литерами, приветствуя новый день сентября.
И пустой тротуар.
Упала без грохота, грузно, но благородно.
141
— Карамзин, зачем ты это сотворил со мной?
— Что такое случилось, бычок-песочник? Что тревожишь меня? Я отца схоронил позавчера.
— Зачем ты это сотворил?
— Не повторяйся, я слышал. Но хотелось бы знать, что я вдруг сотворил.
— Ты запустил свой вирус.
Мы сидим за столом в ресторане «Клио» около таганрогского вокзала. Перун и Ярило, чудом выжившие в перестрелках, теперь здесь хозяева, носят костюмы и занялись йогой.
— Какой еще вирус?
— О котором ты мне рассказывал, когда приезжал в Москву.
Нам приносят две кружки пива. Карамзин берет первую, пьет и пьет, пена струится по подбородку, капает на стол.
— Карамзин!
Он вытирает бледные губы, смотрит на меня сквозь мутное дно, улыбается:
— Какой ты смешной, все вы смешные в Москве.
— Твой вирус проник в меня, в мой мозг.
— Неужели? Какой я гениальный, однако.
Берет вторую кружку. Я отнимаю ее, затопив все вокруг:
— Карамзин! Прекрати!
— Ты сбесился, бычок? Закажи мне другое.
Звонит мой телефон, я долго ищу его по карманам, в дальних углах, в пустых закромах. Он все звонит, Карамзин наблюдает за моей пантомимой. Нахожу.
— Слушаю!
— Папа, привет! А ты где?
— Далеко.
— А когда, а когда ты зайдешь?
— Не знаю. Я занят. Пока. — прячу трубку под мягкой салфеткой. — Карамзин, ты должен это остановить.
— Хорошо, сейчас я все сделаю. Но закажи еще пива.
ФЛЕШБЭК. ТО, ЧТО БЫЛО В НАЧАЛЕ. НАТ.