Пепел и пыль
Шрифт:
Я вспоминаю каждый синяк, каждый ушиб, каждую царапину, которые Аполлинария получила в этом зале так, словно они мои собственные.
Кисть, коленка, голень, щека, плечо, лопатка, поясница.
Коленка, коленка, коленка; Аполлинария слишком часто падает вперёд. С этим нужно что-то делать.
— Видела бы ты его, — фыркает Бен. — Индюк надутый.
— Мне казалось, ты был его поклонником, — напоминаю я.
— Ой, выкуси.
Бен с остервенением закатывает рукава рубашки. Слежу за тем, как Нить Времени скользит по его предплечью
— Не хочу говорить очевидную истину, но теперь у нас остался лишь вариант Эдзе, — напоминает Нина. — Разорвать Нити Христофа, раз уж помощи Авеля нам теперь ждать не придётся.
— Я не видела их у него на руках, — говорю я. — Наверное, тоже прячет их под одеждой.
— Есть предложение поймать его, раздеть и проверить, — сообщает Бен.
Мы с Ниной переглядываемся.
— Извращенец, — прыскаю я.
— Да мы все об этом подумали, просто только мне одному хватило смелости сказать это вслух!
— Должны быть и другие способы, — Нина чешет подбородок.
Я прикрываю один глаз, расфокусирую взгляд. Вот уже не Нина, а Никита скребёт свою щетину. Клоню подбородок к груди и вижу спущенную с плеча рыжую косу, принадлежащую Аполлинарии.
Я всегда хотела иметь длинные волосы, но у меня никогда не хватало терпения отрастить их.
— Какие? — Бен дёргает Нить у себя на запястье, растягивая её в разные стороны. Мне кажется, что вот-вот хрупкий на вид узелок развяжется, но я оставляю это беспокойство при себе. На сегодня раздражающих замечаний для нестабильного эмоционального состояния Бена уже достаточно. — Как ещё можно заставить его раздеться?
— Пока не знаю, но мы что-нибудь придумаем, — Нина глядит сначала на Бена, потом на меня, затем снова на Бена. — Мы ведь всегда что-нибудь придумывали. Нужно только немного времени.
— Не стоит сильно на него рассчитывать, — говорю я. — Чем скорее мы всё провернём, тем лучше, и никаких крайних сроков.
Ребята кивают, соглашаясь с моими словами. Но я вижу по их лицам, что ни у одного, ни у другой нет абсолютно никаких идей. А та, что зарождается в моей голове, слишком кардинальная, а потому я отметаю её ещё в зародыше.
Мы не будем никого убивать.
— Мы не убийцы, — вслух произношу я на опережение. — Это на случай, если кому-то из вас захочется убить Христофа.
— Он не почесался, когда кромсал всех направо и налево в свой коктейль-салат, — говорит Бен.
Злость в его голосе исчезла. Бен был так груб, когда я впервые огласила при нём своё отношение к Власу и Христофу, а теперь… Он наконец понял, спасибо Авелю.
— Тут скоро занятия будут, нам пора расходиться, — говорит Нина. — Не хочется, но придётся играть роли, чтобы нас не вычислили.
Бен тяжело вздыхает.
— Хорошо говорить той, кто здесь — инструктор защитников. — Бен вздрагивает всем телом, начиная от плеч и заканчивая ногами, словно кто-то запустил муравьёв ему за воротник. — А у меня в голове словно Ваня поселился.
И я снова
— Я… — начинаю я, но Нина обрывает меня:
— Да. Я тоже.
Мы связаны, и она, должно быть, чувствует, как мне стало паршиво. И Бен тоже: не просто так он потупил взгляд.
Больше никто ничего не говорит, и в повисшей паузе я только и слышу, что стук собственного сердца. В течение долгого времени оно билось в унисон с другими: сначала с Кирилловым и с Даниным, потом, когда первое, как мне казалось, остановилось, на его место пришло сердце Лии.
А сейчас я не чувствую даже братское, и это глухое одиночество камнем тянет меня ко дну.
За кого теперь держаться, чтобы остаться на плаву?
Незнакомка. Глава 2
Нина стоит перед зеркалом, внимательно разглядывая своё отражение. По тому, как за полминуты её лицо меняет вот уже десятое выражение, я понимаю, что в на вид уверенном и довольном положением человеке таится не многим меньше моих сомнений.
И пусть мы все стараемся выглядеть так, словно ничто из происходящего нас не волнует, внутри, я уверена, не только у меня скручивает каждый орган, да ещё и с такой силой, что хочется лечь на землю, свернуться калачиком и больше уже никогда не вставать.
— Я не могу увидеть себя, — говорит Нина. Проводит пальцами по лицу, задерживаясь на подбородке и чуть приподнимая его вверх. — Вот, что меня бесит больше всего.
— Да, — соглашаюсь я. — Такое ощущение, что путаешь зеркало с чьим-то портретом.
Нина энергично кивает. Я щурюсь, фокусирую зрение; мгновение, и Нина уходит на второй план, уступая место Никите. Нина сказала, что ему тридцать пять, но выглядит он старше благодаря белёсым волосам. Когда Нина стягивает с себя пиджак, я вижу вздутые волны мышц, плотно обтягивающиеся тонкой тканью рубашки. Короткие пальцы, кожа на которых, что заметно даже на расстоянии, на суставах обрамлена мозолями, а на ямках между пальцев уже поджившими трещинами, быстро и ловко перебирают пуговицы, ослабляя давление воротника на шею.
— Зверь какой-то, — говорит Нина не без доли самодовольства. — Глянь на эти руки! Знаешь, сколько он жмёт от груди? Почти двести!
— Только не упоминай этого при Бене, он не переживёт…
— Чего не переживу?
Я оборачиваюсь. Бен замер, едва перешагнув порог комнаты. В его руках скрученным узлом переплетается одежда, кожаные ремни и брезентовый мешок. Я вспоминаю, что последний здесь используют вместо сумок, если нет необходимости носить с собой много вещей: повязывают одну верёвку на поясе, другую — перекидывают через плечо. Так мешок не будет мешать при активных движениях, вроде бега или драки.