Пепел и пыль
Шрифт:
Обе эти тактики имеют место быть, и я пока не уверена, какая подходит лично мне. А потому выбираю самую здравую — Ванину. И предлагаю ребятам ускорить шаг, чтобы не тратить время, которое для нас не безгранично, на топтание на месте.
***
Шесть километров — это немногим больше часа ходьбы в умеренном темпе. Шесть километров — это ровно двадцать восемь Беновых шуток, пятнадцать Нининых колких замечаний, одиннадцать Ваниных заумных фактов, и бесконечное количество моих собственных тяжёлых вздохов. Ноющая боль в уставших мышцах голени уже почти не чувствуется, да и голова
Мне уже всё равно. Свались сейчас с неба какой-нибудь метеорит, я едва ли поведу хотя бы бровью.
Температура стабильно держит один и тот же градус. Моя одежда полностью высохла, и теперь я тоже ощущаю жар на коже. Приходится снять когда-то охлаждающую ветровку и повязать её на талии.
— Тебе нужно обработать рану, — напоминает Ваня под истошные вопли Бена, с которым Нина, после очередной глупой шутки, решила разобраться физически.
— Всё нормально.
— Температура, совершенно другой воздух, плюс открытое соприкосновение с чужой для твоего организма водой. Ты могла занести инфекцию…
— Займёмся этим, когда сделаем привал.
Мы достигаем края дороги. Дальше — спуск по холму, который ведёт к низине, где за высоким забором в хаотичном порядке возвышаются двухэтажные дома. Ворота забора распахнуты настежь.
— Нас приглашают войти, — говорит Нина.
Она лезет в рюкзак к Ване и достаёт оттуда бинокль.
— Ловушка или гостеприимство? — спрашивает Ваня.
Нина, смотрящая вниз через бинокль, жмёт плечами.
— Понятия не имею, но никакого движения не засекаю. Секундочку. — Нина что-то переключает на бинокле и снова прикладывает его к лицу. — Мама дорогая…
— Что такое? — нетерпеливо спрашивает Ваня.
Он едва сдерживается, чтобы не нырнуть Нине под руку и глянуть самому.
— Там трупы. Море трупов…
Мы с Беном переглядываемся. На его лице застыла маска, от которой у меня перекручивает внутренности. Сейчас мы с ним об одном думаем, и гадать не надо: найдём ли среди трупов своих друзей?
Я бросаю взгляд на поселение, мысленно проклинаю себя за то, что собираюсь сделать, и первая пускаюсь вниз по склону.
Здесь, на равнине, где стоит едва ли город, скорее, деревушка, природа меняется. Серый грунт остаётся, но к нему прибавляются растения: настоящие, зелёные, некоторые из них — цветы. В воздухе ощущается влага, и даже температура воспринимается по-другому. Я отвязываю ветровку от пояса, на ходу снимаю рюкзак и накидываю куртку на плечи.
Удивительно. Я оглядываюсь на ребят. Склон — не крутой, и едва ли большей протяжённостью, чем двадцать метров, а такая разница в погоде.
— Как местные относятся к стражам? — спрашиваю я у Бена, который первым меня настигает.
Он тоже одевается на ходу.
— Доурина и Дмитрий старые приятели, поэтому нормально, наверное.
Ваня останавливается в паре шагов от нас, чтобы перевести дыхание. Последней спускается Нина, но только лишь потому, что параллельно что-то набирает на нарукавнике.
— А что?
— Просто что мы здесь чужие. От того, как к нам отнесутся, многое зависит.
Бен задумчиво пожёвывает губы. Затем вытаскивает
— Ты слишком много думаешь, — заключает он. — Прямо как хранители.
— Она уже выбрала защитников, смирись, — говорит подошедшая Нина.
У неё в руках складной арбалет, приведённый в состояние полной боевой готовности. Бен касается ножей на переднике своего комбинезона. Ваня, как не владеющий оружием хранитель, просто напрягается. Я проигрываю в голове процесс вытаскивания меча из крепления на рюкзаке.
Повисшую паузу заполняет лишь крик пролетающих мимо птиц. Я провожаю их взглядом: одна — ярко-синяя, с длинным хвостом и одним жёлтым крылом. Другая — почти сливается с небом, если бы не чёрный клюв.
Мы подходим ближе к воротам. С каждым шагом мне всё больше хочется остановиться или даже убежать прочь, пока не поздно. Я пока не готова сражаться. Не готова защищать себя. Я чувствую силу, которая, благодаря клятве, теперь стала моей частью, но всё ещё не знаю, как ей пользоваться.
Дайте в руки ребёнка заряженный пистолет. Как скоро падёт первая случайная жертва, и какова вероятность, что ею не будет сам малыш?
Я — ребёнок. Магия во мне — пистолет. И в этом пистолете сейчас полный магазин. Я держу его в руке, под его тяжестью прогибается спина. Я хочу попробовать выстрелить, но боюсь отдачи и боюсь промаха.
Но больше всего боюсь того, что кто-то другой сможет заставить меня обратить дуло моего пистолета к собственному виску.
Прежде чем окончательно войти в поселение, Ваня просит нас подождать. Он берёт пробу с поверхности ворот, собирает на крошечный белый бумажный квадрат каплю красной жидкости, размещает её на выездной из наладонника пластине. Спустя десять секунд результат высвечивается на дисплее.
— Кровь феникса, — сообщает Ваня.
Нажимает на бок наладонника и вынимает пластину с пробой. Запечатывает её в пластиковый пакет для утилизации, а на её место ставит чистую.
— Сделать привал уже не кажется такой уж хорошей идеей, да? — говорит Бен.
Его горькая усмешка — отражение моих собственных мыслей.
Но чёрт с ним. И мы шагаем за ворота.
Все дома в поселении сделаны из крупного камня, как и извилистые дорожки, петляющие между ними. Что странно, растений тут ещё больше, чем снаружи или на холме, и они не только зелёные, но и красные, оранжевые, жёлтые. В целом, по атмосфере напоминает Старую Европу — ту самую, которую Даня однажды изобразил на своей картине в одном из пейзажей, срисованных с книжки.
Я очень бы хотела восхититься окружением, но Нина, на нашу беду, не соврала — на мощёных тропах, ведущих от одного дома и до другого, лежат бездыханные тела. Я начинаю считать их, но когда дохожу до семи, останавливаюсь из-за нехватки воздуха в лёгких. В какой-то момент я попросту перестаю дышать.
— Что, чёрт возьми, здесь произошло? — произносит Бен.
Вопрос задан без иронии и без надобности кому-то из нас на него ответить.
— Я уже не хочу есть, — говорю я.
— Нужно осмотреться, — игнорируя мои слова, говорит Ваня.