Пепел и страховой бес
Шрифт:
Но она-то сейчас жива.
Анастасия тряхнула головой, пытаясь отогнать накатывающую в виски кровь. Она тоже гипертоник, и имеет все шансы умереть той же смертью, что Селезень-Лапицкий.
В дверь стучали довольно настойчиво. Все, королева, бал начинается, пора принимать подданных.
Первым вошел подхалим Кублановский, за ним, как всегда шумно пыхтя, вкатился страдающий ожирением главный эконом Володеев, и вскоре Настин кабинет наполнился толпой постнолицых коллег.
Сохраняя приличествующее случаю выражение скорби, они по очереди
– Спасибо всем, – в заключение церемонии сдержанно поблагодарила Анастасия, – за то, что приняли меня. За сочувствие общее спасибо. А теперь, если позволите, мне бы хотелось остаться одной. Прошу вас.
Коллеги засуетились, каждый счел своим долгом поздравить еще раз, будто на посошок, и примерно минут через пять кабинет Анастасии опустел. Она покачала головой и запустила пальцы в волосы.
Предстояло принимать дела. С чего начнем? В дверь опять уверенно заколотили костяшками пальцев.
– Войдите, – с отчаянной безысходностью в голосе пригласила Анастасия, и Елизавета Серпухова вошла.
– Настя, у тебя магнитофон есть? – с места в карьер начала визитерша.
Елизаветино «тыканье» Настю всегда коробила, если не сказать – раздражало: она умудрялась обращаться на «ты» не дружелюбно, а с каким-то снисходительным нахальством. На ее вопрос Настя молча указала рукой в сторону стоящего у стены, рядом с телевизором, музыкального центра.
– Зачем тебе?
– Да вот, хочу тебе наследство передать, – криво улыбнулась Елизавета.
– Завещанье, что ль? – поморщилась Настя.
– Типа того.
Еще даже не услышав первых пойманных в магнитофонные силки слов, Анастасия Павлова догадалась, какой сюрприз ей преподносится. «Руки на колени положи и расслабь их как плети. Всегда так сиди. В любой обстановке ты должна быть предельно расслаблена. Нижние зубы не должны касаться верхних. Челюсть должна отвисать, слегка, конечно. Шею расслабь, – из последних сил мысленно командовала себе капитан – Никогда не барабань пальцами по стулу. Так делают только неврастеники».
Елизавета быстро подошла к центру, запустила кассету, вперила руки в боки и второй раз приготовилась насладиться эффектом.
– «…Я в личном смысле жизнь веду нерегулярную, случайную, а главное – очень банальную. Проявился у меня один марафонец, а может, и есть пока. Но это так… – она замялась, – скажем, для здоровья… – А бывает для чего-то еще?..»
Эффекта, однако, не произошло. Настя безразлично выслушала предложенную часть пленки:
– Ну и?
– Что «ну и?», – разочарованно воскликнула Елизавета, – ты хоть понимаешь, как это называется?
– Шантаж? –
– Фи! Зачем так грубо! Я вообще не об этом. Настя, если ты забыла, мы боремся за чистоту нравов, за незыблемость моральных устоев. Ты своими неблаговидными поступками очерняешь моральный облик партии…
– Слышь, Серпухова. Кончай придуриваться. Что надо? – не выдержала Павлова.
Елизавета не стала возмущаться «маргинальной» речью, напротив, с охотой поддержала тон:
– Короче, Настя, деньги, хаты, тачки – это все лажа. Есть только одна ценность – власть. Предлагаю уступить мне место руководителя партии, вне очереди.
Анастасия предполагала такое развитие событий:
– В добровольно-принудительном порядке? Хм. Я подумаю.
– Думай, не поможет. Времени тебе два часа. Это – на решение. Далее, на правах слабого звена ты занимаешься похоронами. Закопаем – уступаешь пальму первенства. Как план?
– Не проект бюджета, но сойдет.
Елизавета недобро улыбнулась.
– Теперь – на выход, – наконец стали непрозрачными глаза Насти.
– Не командуй, Павлова, – сладко попросила Серпухова.
– Брысь из кабинета! – рявкнула Анастасия и с горечью подумала, что совсем издергалась за последнее время.
Елизавета вышла, гордо держа голову и сделав на прощанье ручкой. Когда дверь за ней захлопнулась, Настя легко ударила ладонью по стопке покоящихся на столе бумаг.
– Сейчас выпью коньяку и решу, – задумчиво произнесла она.
Поднялась, оставила кабинет и пошла по коридору, соображая, есть ли в баре на первом этаже хороший коньяк. На середине коридора, не вспомнив, но предположив, что должен быть, Анастасия, не меняя скорости шага, развернулась и пошла обратно. Голова побаливала. Настя сняла трубку и по памяти набрала номер:
– «Взаимопощь»? Захара Караванца пригласите к телефону.
Паника подбиралась к Сереге все ближе, но случалось ему рыпаться в не менее колючих переделках. Задерживая дыхание, что в такой ситуации отнюдь не спасение, Пепел оторвал полу рубашки, вырвал, вместе с подкладкой кармана, фляжку, лихорадочно свинтил крышку и вылил коньяк – немного его было – на тряпку. Уткнулся в импровизированный респиратор лицом, концы повязки завязав на затылке, чтобы были свободны руки. И все едино он начинал задыхаться.
С закрытыми глазами, с зажатым тряпкой ртом, Пепел принялся лихорадочно простукивать стены: дверей нет, но – стоп, одна из стен – перегородка, кирпичи в один слой, кладка старая. При желании расконопатить можно даже голыми руками быстрее, чем яблоко сгрызть. Пепел схватился за выкорчеванную лестницу, уткнувшуюся в эту перегородку, и попытался приподнять, чтобы зафигачить обратно со всей силы. Но силы были на исходе, респиратор почти не помогал. Удушливый газ немилосердно шкрябал нёбо: очень скоро наступит частичная, а затем и полная асфиксия.