Пепел к пеплу (сборник) -
Шрифт:
Следует уточнить, что в то время, каких-то десять лет назад, фотография из-за совмещения и наложения аур была дело исключительно трудоемким, кропотливым и медленным, и судебные эксперты обычно обходились схемами-зарисовками с места преступления; а для того, чтобы представить себе работающую в полиции женщину, у большинства не хватало воображения.
К счастью, сэр Чарльз был в мягком и добродушном настроении, возможно, благодаря отличному «Martell» из барных запасов. Поэтому он, согревая в руках бокал, всего лишь предложил
Визави сэра Чарльза, предчувствуя недоброе, все же не смог отступить и воинственно встопорщил усы.
– Конечно, сэр, рассказывайте.
– Может быть, вы припоминаете дело электрического убийцы, как его окрестили в газетах? – начал сэр Чарльз. – Уильям Понсер. Его повесили год или полтора назад. Понсер сознался в двух убийствах, но мы уверены, что на его совести было как минимум четыре.
Так вот, обнаружить истину мне помог женский взгляд, брошенный на фотографию.
Брейнбридж, оппонент сэра Чарльза, сердито запыхтел и насупился, гильотинируя свою сигару.
– Неужели? – переспросил он тоном, который ему самому казался крайне язвительным. – Женский взгляд, брошенный на фотографию, и ничего больше?
– Да. Хотите взглянуть на это фото? – неожиданно предложил сэр Чарльз и широко, предвкушающее улыбнулся.
– Она у вас с собой? – Брейнбридж едва не смахнул свой стакан со столика.
Роуэн кивнул и вытащил из портфеля с десяток тонких конвертов. Разложив их на столе, вгляделся в надписи, похожие на сцепленные рыболовные крючки, и выбрал один.
– Последняя жертва Электрического убийцы? – переспросил в этот момент кто-то из сидящих за соседними столиками. Фотография, с разрешения владельца, пошла по рукам и вернулась к Брейнбриджу.
На фото невысокая женщина в длинном сером платье лежала, скорчившись, под окном. Из-за неудачного угла съемки блестящий и гладкий линолеум в черно-белую клетку казался чуть покатым. Ставни были наполовину распахнуты, а с подоконника свалился цветочный горшок, и земля засыпала светлые пряди волос, корни растения нелепо торчали рядом с ее головой. Подол платья задрался при падении, и яркое дневное солнце безжалостно высвечивало границу между пухлой плотью и утягивающими чулками. Женщина была обута в узкие высокие сапожки. Один каблук – точнее, то, что от него осталось – продавил изоляцию, запутался в растерзанном проводе и расплавился, стал похожим на сосульку. Второй был в порядке, не считая слетевшей набойки. Еще несколько запутавшихся, но неповрежденных проводов уходили под тело, и в правом углу фотографии виднелся неясный контур некого массивного аппарата.
– Позвольте рассказать вам обстоятельства дела? – предложил Роуэн, увидев, как Брейнбридж сдвинул брови.
– Да, пожалуйста, – кивнул тот, продолжая напряженно вглядываться в фотографию.
– Итак, суббота, десять часов утра. В полицию поступило сообщение о несчастном случае. Некто мистер Понсер, запинаясь и сбиваясь на рыдания, сообщил, что с его женой произошло ужасное несчастье, и она лежит в его мастерской
Понсеры жили в Хакни, в скромном домике на одну спальню. Почти весь двор вместо грядок с цветами занимала мастерская – выложенная из кирпича неуклюжая коробка. Одна стена у нее была общей с домом, и попасть туда можно было как через наружную дверь, дворовую, так и через домашнюю кухню. Но, не усели мы войти за ограду, как распахнулась калитка соседнего дома напротив, и пожилая леди в платье из алого бархата кинулась нам наперерез. Зонтик она выставила как ружье, а многочисленные ожерелья на ее шее подпрыгивали, звенели и побрякивали при каждом ее шаге.
Она сказала, что ее зовут миссис Моуди, и лучше нам сначала поговорить с ней, а не с «этим гнусным отравителем».
Оказалось, что позавчера Понсер в качестве соседского презента вручил ей коробку шоколада. Когда миссис Моуди их съела, то почувствовала себя настолько ужасно, что впервые за тридцать лет едва не вызвала врача. Она совала нам в руки бумажный пакет с каким-то неаппетитным комком – слипшимися остатками конфет.
Тем временем Понсер увидел нас в окно, вышел и торопливо и завел в дом под градом оскорблений миссис Моуди.
Он провел нас к телу – открыл дверь мастерской, но дальше не заходил. Пока фотограф и судебный маг работали вместе, я беседовал со вдовцом в гостиной.
Он рассказал мне, что вчера вечером вернулся домой очень поздно после дружеской вечеринки, и был уверен, что жена уже легла спать. Чтобы не будить ее, устроился на диване в гостиной. Утром он увидел, что ее постель не смята, начал искать и звать жену по всему дому, пока не обнаружил тело в мастерской. Понсер в ней делал модели электрических махолетов и тому подобную дребедень. Он рыдал.
– Наверное, она подошла открыть окно, и пробила изоляцию… металлический каблук… и она держалась за железную ручку ставни… разряд прошел сквозь нее… ужасно, ужасно… может, она хотела сделать уборку…она так любила наводить порядок…
Действительно, в доме недавно сделали ремонт, и его обстановка, хоть и дешевенькая, сверкала чистотой: на стеклянном столике ни единого пятна, белые занавеси просто сияли, черно-белый линолеум был ровным и гладким, словно каток, а в прихожей парами стояли белые одноразовые тапочки для гостей.
Разговаривая с Понсером, я все больше проникался к нему недоверием, еще не понимая причин. Наверное, так искусствовед смотрит на картину и понимает, что это фальшивка, еще не взяв пробы краски, не определив степень впитавшегося времени и подлинность ауры художника.
Он был слишком красив, элегантен и молод для этой улицы, для своей работы и, да, для своей жены. В мастерской я не видел ее лица, но с плохонького портрета в гостиной на меня смотрела вытравленная перекисью очень полная блондинка лет сорока-сорока пяти. Художник, как ни старался, не мог польстить ее круглому пухлому лицу с носом-картошкой.