Пепел Нетесаного трона. На руинах империи

Стейвли Брайан

Ее сегодня едва не убили у него на глазах. Он не готов был снова такое увидеть.

Мост вздрагивал от топота. Сотни гневных голосов врезались яростью в ненастное небо. Кругом вырастал лес стиснутых до хруста кулаков. Рук, обводя толпу взглядом, почти не различал лиц из-за горевшей яростным жаром кожи.

– Кем мы будем, если не поможем этому человеку? – со слезами накинулась на него Бьен.

На язык просились сто ответов, тысяча. «Будем живыми, – хотелось выпалить Руку. – Слугами Эйры, а не кормом для рыб».

Спасти

всех и каждого невозможно. Мятеж убил десятки тысяч, и ни Рук, ни Бьен даже не пытались их спасать. Дельта с малых лет внушила ему один урок: есть время драться, а есть – бежать. Камышовка не стыдится вспорхнуть при виде подползающей змеи. Даже крокодил отступает перед ягуаром. В плоть каждого существа вшит один простой и неизменный закон: «Выживи!» Ни один зверь не рискнет жизнью ради незнакомого существа, но ведь Бьен к тому и вела: она не зверь, и Рук, как бы ни провел детство, тоже.

– И наконец, – не унимался посланец; его взгляд посуровел. – Мое предостережение. Если вы не отбросите свое забвение, если залепите себе глаза грязью, если обратитесь спиной к истине… – Он глубоко вздохнул, будто наполнил грудь яростью и жалостью, и покачал головой. – Если вы отвергнете его, он уничтожит вас. Он разъемлет вас, как разъял множество больших, чем вы, и следующие жизни вы проведете червями и личинками, низшими из всех, кто когда-либо пресмыкался в ужасе на просторах этого огромного мира.

Он еще не окончил речь, когда из толпы вырвался здоровенный мужчина – Рук узнал Лупилу – и со злобной ухмылкой уставился на глашатая. Бьен, отчаянно вскрикнув, метнулась между ними. Ее спасла сумятица. В давке, среди дождя и шума, никто не разобрался в ее намерениях, приняв за исполненную праведного гнева горожанку. Только сумасшедший допустил бы, что она своим телом пытается заслонить незнакомца.

Лупила на нее даже не взглянул – еще одна удача, – а просто с бранью отпихнул в сторону. Бьен упала, но не сдалась: вцепилась ему в колени, как ребенок, упрашивающий взять его на руки, словно забыла, что этот самый человек совсем недавно чуть не придушил ее.

Ничего глупее и отважней Рук в жизни не видел. Эйра взяла его за горло, любовная хватка богини пересилила жажду жизни.

Он растолкал теснившийся вокруг народ, отшвырнул собственную боль, нырнул под выставленный вперед крюк плотовщика и в кипящей яростью толпе метнулся к перилам. Жрецы Эйры не были охотниками, следопытами, ловцами, но Рука с малолетства растили не жрецы Эйры.

Рук ударил голого в плечо, выбил из него дух и, когда тот сложился пополам, обхватил обеими руками и вместе с ним упал в кипящее внизу течение, подальше от смертоносной толпы.

5

– Милостью доброй Эйры!.. – выдохнула Бьен, бросаясь к ввалившемуся в дверь

Руку.

Ее лицо омывал красноватый свет фонарика из рыбьей чешуи. Страх – страх и гнев исказили черты. На миг она окаменела, а потом ее волной накрыло облегчение.

– Живой, – сказала она, коснувшись его щеки, словно проверяла себя.

– Живой, – согласился он.

Большего о таком помятом человеке сказать было нельзя. Рука била дрожь. Эхо ударов Лупилы отзывалось болью в груди и лице. Ребра слева при развороте дергало, из разбитых лба и губы капала кровь.

– Я только за фонарем зашла, как стемнело, – сказала Бьен. – Весь день тебя высматриваю.

– Извини, – отозвался Рук, стараясь осторожнее уложить на постель бесчувственного вестника. – Я делал все, чтобы меня не высмотрели.

– Как ты умудрился проскочить незамеченным? Город – что разворошенный муравейник. Каждый только и думает, кого бы убить.

– Долгая история. За Рыбный рынок проскользнул с плавучим мусором, но на Као, к востоку, было слишком шумно – не рискнул. Повернул вместо того на север, отсиделся дотемна в обломках храма Интарры, потом проплыл на восток в тени патрульного судна.

– Патрульного судна! – вытаращила глаза Бьен. – Поймай они тебя с ним, попал бы в Кораблекрушение или в Бани.

Рук тронул ее за плечо:

– Бани сгорели, забыла? А меня не поймали. И вообще, ты бы не обо мне беспокоилась. – Он кивнул на кровать.

Кожа у Валаки Ярвы стала восковой, пожелтела даже сквозь загар. Кем бы он ни был, а выглядел нехорошо. Ошейник докрасна натер ему шею, губы отливали мертвенной синевой. Сейчас они дернулись, словно раненый пытался заговорить, и снова замерли.

– Что с ним?

– Под водой торчала подпиленная опора старого моста. – Рук поморщился. – Когда я его сбросил за перила, он на нее и свалился. А я на него.

Он чуть приподнял вестника. Бьен ахнула. Гнилой обломок сваи вошел тому в спину, порвал кожу и поломал ребра. Из раны торчали темные щепки с палец длиной, постель уже пропиталась кровью. Раненый весь день не приходил в сознание, только бормотал обрывки угроз или пророчеств на неведомом Руку языке.

– Надо промыть… – сказал Рук, но Бьен уже взялась за дело: подхватила с ночного столика кувшин и таз для умывания и вернулась к постели.

Она обмакнула в воду салфетку для лица.

– Переверни-ка его.

Вестник, когда Рук переворачивал его на живот, издал слабый стон, потянулся куда-то слабой рукой и затих. Рана и сама была плоха, но главной опасностью грозило заражение. На западе, при впадении в Домбанг, протоки Ширван были чисты, но ближе к центру города кишели мухами и заразой. За себя Рук не волновался, несмотря на все ссадины. Он в жизни не болел – еще один необъяснимый дар, вынесенный вместе с красным зрением из детства в дельте. Но вестник, если ему не помочь, почти наверняка умрет. И неизвестно еще, спасут ли его их заботы.