Пепел Нетесаного трона. На руинах империи
Шрифт:
– Вот, – объявил Паттик, – великолепнейший из кораблей Западного флота.
– И уж наверняка самый дорогой, – пробурчала Гвенна.
– А что не так? – слегка увял парень.
– Прежде всего, она набирает слишком много воды.
Это было сразу видно по форме корпуса и по нагромождению деревянных конструкций над ватерлинией.
– Это что значит?
– Значит, больше вероятность влипнуть в дерьмо. Напороться на риф или скалу. Продрать начищенное днище. Утонуть.
Паттик помрачнел, но Чо Лу покачал головой:
–
– Манджари сдерживал Гошанский договор, – возразила Гвенна. – А нишское и бреатанское побережья глубоководны и подробно нанесены на карту. Глубины в тех местах, куда собираемся мы, неизвестны. Карт с обозначениями глубин, течений и рифов не существует – ни единой.
– Если бы судно не подходило для нашей экспедиции, разве император бы его выбрала? – покачал головой Паттик.
В голосе парня звучала такая боль, словно разногласия между императором и одним из ее кеттрал не укладывались в его мозгу.
– Я императора не виню, – ответила Гвенна. – Подозреваю, что она предоставила выбор Джонону.
Легионеры озадаченно переглянулись.
– Джонону? – спросил, помолчав, Патрик.
– Первому адмиралу Джонону лем Джонону, – пояснила Гвенна. – Командует не только этой блестящей безделушкой, но и всем Западным флотом. И возглавляет нашу славную экспедицию.
Джонон лем Джонон как будто родился при высоких чинах, в мундире, с осанкой первого адмирала. Он стоял на юте, заложив руки за спину, вздернув подбородок, меряя взглядом палубу «Зари». Мундир без единого пятнышка, золотое шитье сияет, шляпа сидит с точно выверенным наклоном. Адмирал был на голову выше Гвенны, сплошные мышцы, заметные даже под одеждой, и, досадуя на себя за эту мысль, она подумала, что моряк прекрасен, как изваяние. Кожа темная с коричневым оттенком, волосы и подстриженная бородка – цвета ржавчины, глаза, как и у нее, зеленые. Он, пожалуй, был старше Гвенны, лет за сорок, но на его лице годы не оставили следов, обычных для кеттрал, – шрамов не было, оба уха на месте, нос не переломан. И зубы ровные, белые, блестящие.
Другого такого она сочла бы не солдатом, а придворным шаркуном, но молва дошла даже из-за океана. Джонон не сдался в битве при Эренце. Джонон, когда его корабль потопили, вплавь покрыл пять миль до берега. Джонон, взяв рыбацкую лодку, под покровом ночи на веслах вернулся к вражескому кораблю, выпустил из трюма своих людей, убил манджарского капитана и захватил судно. Если хоть в четверти слухов есть крупица истины, он – легенда, солдатский герой, он заслуживает восхищения кеттрал.
Похоже, восхищение осталось без взаимности. Лицо его под взглядом Гвенны сохраняло выражение сдержанной властности, но в запахе она различала презрение.
– Первый адмирал, – отсалютовала она. – Гвенна Шарп явилась.
Ей было
Джонон скользнул по ней взглядом, от макушки до сапог и обратно.
– Как же, как же. Бывшая кеттрал.
Адмирал почти не выделил голосом слова «бывшая», но Гвенна почувствовала, как краска бросилась ей в лицо – проклятие светлой кожи.
Она натянуто кивнула и снова отсалютовала – жалко, что ли!
– Приказом императора я подчиняюсь непосредственно вам.
– На борту этого корабля, – сдержанно заметил Джонон, – все подчиняются непосредственно мне.
Гвенна бросила взгляд на палубу. Среди тех, кого она видела, поровну было моряков и легионеров или морской пехоты.
– Позвольте спросить, сколько у вас людей?
Джонон поджал губы, задержал на ней взгляд и кивнул.
– Команду «Зари» составляют семьдесят восемь моряков и дюжина офицеров – острие Западного флота. Кроме них, мы приняли полный полк опытных легионеров.
В слове «опытных» ей послышалась опасная самоуверенность. Паттик и Чо Лу, при всей своей молодости, выглядели толковыми солдатами, но оборонять какую-нибудь крепостицу или выслеживать десяток-другой разбойников – далеко не то же самое, что исследовать неведомый материк (зараженный какой-то дрянью материк) без поддержки, без снабжения, в тысячах миль от всех и всего, что ты знал.
– Это ставит меня в затруднительное положение. – Адмирал снова с головы до ног оглядел Гвенну. – Все эти заслуженные солдаты, разумеется, мужчины. Как и мои матросы.
– Я не поставлю им этого в упрек, адмирал. – Она понимала, что не стоило этого говорить, но сказанного не вернешь. – Я знала множество мужчин, показавших себя превосходными солдатами.
– И, как я слышал, всех их погубили, – отрезал он.
Его слова даже не были особо ядовиты, но ударили, как кулак. Гвенна зажала рот ладонью, сдерживая не только ответ, но и подступившую рвоту.
Первый адмирал опустил ладонь ей на плечо:
– Позвольте мне говорить без обиняков. Кем бы вы ни были прежде – кеттрал, командир крыла, мастер подрывного дела, – все это позади. Вы провалились и лишились звания и власти. Будь вы из моих людей, я приказал бы ободрать вас плетью и бросить, опозоренную и голую, в ближайшем порту.
Он ждал. Гвенна до боли стиснула зубы. Видя, что ответа не последует, адмирал продолжал:
– Однако император, да воссияют дни ее жизни, предпочла путь милосердия пути правосудия, и потому вы здесь.
Гнев опалял Гвенну, горячо и страшно прожигал тело. Но когда огонь добрался до сердца, ничего не случилось – взрыва не произошло. Вместо того она ощутила огромную, почти невероятную тяжесть. Он говорил правду. Она здесь, потому что провинилась, страшно провинилась. Она бы почти обрадовалась, прикажи кто-то выпороть ее в кровь.