Пепел Нетесаного трона. На руинах империи
Шрифт:
В дельте обитали десятки разновидностей летучих мышей – камышовые и речные, рыжие, косматые, крошечные пушистые, размером с большой палец; парнозубые, кровопийцы и множество других, которых Рук не знал по имени. В сумерках они взлетали из камышей большими темными стаями, мутили последние лучи солнца, а иногда плотной тучей затмевали восходящую луну. Для глаз Рука их теплые мохнатые тельца оставляли в воздухе красные штрихи на черном; завитки и полоски остывающего тепла складывались в огромную, но недолговечную карту
Но увидеть то, что свисало с двух толстых деревянных столбов, поднимавшихся из воды в сотне-другой шагов от поселка, он оказался не готов.
У столбов кружили три каноэ вуо-тонов, в каждом по двое воинов с короткими луками или копьями. Никто из них не отвел взгляда от подвешенной между столбами твари, не оглянулся на выдвигающееся из камышей каноэ Рука. Словно не люди это были, не мужчины и женщины, а деревянные идолы, каких домбангцы вырезали на оконечностях опорных балок, отгоняя несчастье и злых духов; только, судя по тому, что висело перед ними, не вышло у них отогнать нечисть.
Незнакомая Руку высокая и худощавая женщина, не оборачиваясь, произнесла:
– Оно еще живо.
– Одних убить проще, других труднее, Лу Као, – ответил ей старик, сидевший на носу лодки Рука.
Лу Као метнула взгляд в его сторону.
– Прости, свидетель. Я ждала Удава.
– Он, надо думать, осматривает свои ловушки.
Она, кивнув, снова отвернулась к подвешенной твари.
Свидетель с прищуром разглядывал Рука.
– Стало быть, ты не таких называл «вестниками».
Рук, не в силах отвести глаз от страшного зрелища, медленно покачал головой.
Если то была летучая мышь, он таких еще не видывал. Обычные были не больше его ладони, а эта – выше него ростом, выше любого человека, девяти, если не десяти футов в высоту. Вуо-тоны пригвоздили распростертые крылья к двум столбам, пробив железными остриями костлявые, почти человеческие конечности, на которых держались перепонки. Так же были прибиты к столбам когтистые лапы, и распятый пленник судорожно корчился, бился, напрягая жгуты мышц под темной шерстью. Лицо его словно явилось из кошмара – гладкая, уродливо плоская морда поблескивала, как свежевыбритая щека. Тварь пыхтела широкими, уходящими прямо в череп ноздрями и щелкала клыками с палец длиной. А потом вдруг замерла, разглядывая Рука темными нелюдскими глазами.
Слюнявые челюсти медленно разошлись, и Рук не столько услышал, сколько ощутил вонзившуюся в ухо иглу неуловимо тонкого звука, обжигающую как лед, подобную трещине в разбивающемся сосуде. Он едва не схватился за нож. Привиделось, как он вгоняет клинок в грудь этой твари, проворачивает, рубит, пока от угрозы не останется и следа. Содрогнувшись, он усилием воли остался на месте.
– Что это? – спросил он.
– Мерзость, – сплюнула женщина.
– Загадка, – тихо поправил ее свидетель, – которую задал нам мир.
– Откуда такое?
–
– Оно летает?
Старик кивнул.
– Летало, пока Удав не сломал ему крыло. – Он указал на жестоко вывернутую из сустава кость. – С этим нам повезло.
– С этим? – Рук развернулся, уставился на старика.
– Их было чуть не десяток, – объяснила женщина. – Налетели на деревню.
– Убили без малого тридцать человек, – подтвердил свидетель. – Со времени лягушачьего мора мы не теряли так много народу разом.
– Как? – резко спросил Рук.
Вуо-тоны, сильные и искусные охотники, справлялись с крокодилами и ягуарами. В дельте они были дома. Любой ребенок умел много дней прожить в одиночку, если случался при нем нож или гарпун. Лягушачий мор – другое дело, с заразой не сразишься, но эти…
– Они налетели до восхода луны в ненастную ночь. Сначала мы их услышали. Этот их… визг. Потом они стали хватать людей. Большей частью уносили в небо, выше, чем кружит болотный ястреб, и оттуда бросали. Кое-кого убили клыками. Укус у них ядовитый. Мы схватились за копья… – Свидетель покачал головой и договорил глухим от стыда голосом: – Я стал стар и нерасторопен.
– Одного ты убил, – возразила женщина.
Свидетель покачал головой:
– Слишком мало. Да и опоздал я. – Взгляд его уставился вдаль. – Это Удав построил людей, загнал всех под крыши, вынудил кхуанов…
– Кхуанов?
– Так мы их называем.
Рук помрачнел. Кхуанами назывались сказочные чудовища, о которых вуо-тоны рассказывали детям.
– Кхуаны из сказок похожи на ящериц. И их не бывает.
Свидетель устало ответил:
– Такое имя напоминает, что мы не все знаем о чудовищах. – Он покачал головой. – На земле они не так опасны.
Женщина крякнула, словно ее ударили в живот.
– Все равно опасны, – признал старик. – Они убили несколько наших в хижинах, но тут драка была скорее на равных. В конце концов мы загнали их, переломанных и в крови, и отдали в жертву Дарованной стране.
– Кроме этого.
– Я наделся что-нибудь от него узнать.
– Узнал?
Старик медленно покачал головой.
Пока Рук греб обратно к поселку, свидетель так ослаб, что едва мог сидеть. Упрямая решимость, что вывела его из дома, будто растаяла под жгучим солнцем. Он сгорбился, оперся локтями на иссохшие колени и так кашлял, что видно было, как ходят ходуном ребра под безрукавкой.
– Я дойду, – твердил он, пока Рук привязывал каноэ к его плоту, но Руку пришлось почти на себе нести его те несколько шагов, что отделяли лодку от хижины.
Вернувшись в домашний полумрак, старик упал на тростниковую подстилку, закрыл лицо узловатыми руками. Измученный новым приступом кашля, бессильно перекатился на бок, сплюнул в миску и вытянулся, со свистом втягивая воздух.
– Теперь, Кха Лу, ты видишь, почему боги призвали тебя обратно.
Рук помолчал.
Их давний спор желчью подступал к горлу.