Пепел после тебя
Шрифт:
Русский мне даётся намного хуже, чем математика. Я не гуманитарий. Алина видит мой затык на втором задании и тыкает карандашом в правильный ответ. Смущённо улыбнувшись, возвращается к своим заданиям. А я, не удержавшись, кладу руку на её колено и веду ладонью вверх.
Сегодня Алина в юбке. Это что-то новенькое. Последнее время я видел её в основном в джинсах. И от лицезрения красивых стройных ножек любимой девушки у меня невольно едет крыша.
Ладонь скользит под подол юбки.
– Егор... – шикает мышка, ёрзая на стуле.
Мы встречаемся взглядами. В её глазах нешуточная
– Коршунов, ты закончил? – спрашивает вдруг училка.
– Нет, – сухо роняю я, отрывая руку от бедра Алины.
Одноклассники оборачиваются на нас. Таня тоже. В её глазах непонимание. Конечно, ведь она не в курсе, что мы с Алиной помирились, и что я в её услугах больше не нуждаюсь. А ещё – что свою мышку я больше к ней не подпущу.
Не знаю, что у Борисовой с Купидоновым случилось, наверняка её трёп об обнажёнке просто выдумка. Но я точно знаю про случай в Ливерпульской школе «Нью-Хайтс», произошедший в конце прошлого учебного года. Некий Бен – местная звезда – запросил судебный запрет. Точнее, это сделали его родители. Потому что одноклассница Бена чуть не сожгла его машину в порыве ревности, когда он был там с некой Элизабет. Из школьных форумов я узнал, что у Тани обнаружили целый алтарь с фотками Бена и его личными вещами. Расчёска, футболка, в которой он играл в футбол, носки и даже нижнее бельё. Она за ним следила. Она им болела, грезила о нём. При этом они никогда не были вместе.
Борисову хотели положить на принудительное лечение, но они с матерью уехали в Россию.
Татьяна явно нездорова... Но в этой истории я увидел себя. Я тоже болею Алиной. Правда, я не смог бы причинить ей вреда, как это сделала Таня своему Бену.
Этим я себя и утешаю...
Со своим тестом заканчиваю перед самым звонком. Алина пробегает глазами по моим ответам.
– Что скажешь?
– Всё отлично, – забирает мой листок и, покачивая бёдрами, идёт сдавать наши тесты учителю.
Она заигрывает со мной... Её походка изменилась, взгляды стали томными и проникновенными.
Что ты делаешь, мышка? Я же тебя сейчас съем!
Возле доски её ловит Таня, придержав за локоть. Я пока не вмешиваюсь. Алина взяла с меня слово, что с Таней она поговорит сама. А вот насчёт всех остальных я таких обещаний не давал. Поэтому от взглядов Халидова, пожирающих ножки моей девочки, меня незамедлительно накрывает.
Встаю со стула, вешаю на плечо оба рюкзака.
– Эй, Руслан!
Хоккеист оборачивается ко мне.
– Надеюсь, ты не дурак и понимаешь, что эта девочка моя.
– И давно? – бросает с вызовом.
Его ноздри недовольно вздрагивают.
– Давно. Не смотри на неё так, как смотришь. Не трогай её. А говорить можешь только на нейтральные темы. Никаких подкатов. И мысли свои контролируй. Ты слишком громко думаешь, мать твою!
Стоящий рядом Носов ощетинивается.
– Рус, у тебя проблемы?
Я ценю то, что они дружат. По-настоящему дружат. Как мы с Даном, к примеру. Но если Эдик впряжётся за Руслана, значит, тоже огребёт. На этих двоих компромата у меня нет.
– Проблем нет, – отвечает Халидов другу. – Идём на следующий урок.
Вновь посмотрев на меня, небрежно роняет:
– Я тебя услышал.
Киваю. Хорошо, если так.
Алина закончила разговаривать с Таней, и я, перехватив свою мышку, беру её за руку и вывожу из класса. Сейчас у нас вроде география, но я веду её в левое крыло, где народу поменьше. Сажаю на подоконник, встаю между стройных ножек и, обняв за талию, впечатываюсь в губы. Рюкзаки жутко мешают, поэтому летят на пол.
– Егор... – смущённо шепчет Алина, пытаясь меня оттолкнуть.
Но она даже ноги вместе свести не может. И сдвинуть меня тоже невозможно.
– Нас же кто-нибудь увидит!
– Кто?
– Учителя, директор...
– Учителя здесь редко ходят. Кабинеты на ремонте. А директор у нас алкаш со стажем. Его утро начинается с бутылки. Ему вообще пофигу на всё.
– Серьёзно? – хмурится Алина. – А почему он занимает тогда эту должность?
– Связи у него есть – вот и сидит на пригретом месте... Давай не об этом, а? Просто помолчи! – строго рычу на неё и затыкаю рот поцелуем.
Я так каждую перемену намерен делать – зажимать по углам свою девушку и упиваться близостью с ней. Словно меня не кормили сладким долгие годы, а теперь желанное лакомство перед самым носом. Достаточно лишь руку протянуть.
Алина в очередной раз уворачивается и строго смотрит на меня.
– Разве ты не хочешь узнать, о чём мы говорили с Таней?
Вздыхаю.
– Хорошо... О чём?
– Я не сказала ей о том, что знаю про случай в Англии. Не смогла. Просто сообщила, что мы с тобой встречаемся и заранее извинилась, что не смогу уделять внимания нашей дружбе.
– Понятно... Моя мышка миротворец. Ну пусть будет так.
И мы целуемся снова. До самого звонка. А потом идём на урок. А на географии под монотонный монолог училки я бесцеремонно лапаю Алину под партой. Одёргивать меня бесполезно, и моя мышка просто смиряется с моей нетерпеливостью.
А ещё мы друг друга любим, да. И тянемся друг к другу, словно два магнита.
Никогда и ни от кого меня так не бомбило...
– Ты ведь можешь сегодня после уроков ненадолго ко мне заглянуть? – спрашиваю я на очередной перемене, когда градус между нами поднимается уже до предела.
Мои руки на её бедрах. Большие пальцы вырисовывают хаотичные линии, ныряя под юбку.
– Вместе сделаем уроки. Закажем что-нибудь поесть, – уговариваю я мышку, покрывая торопливыми поцелуями её скулы.
– Не могу, – качает головой Алина. – У меня сегодня фотосессия.
Мой голос непроизвольно просаживается, а сердце пропускает удар.
– Какая?
– Не в купальнике, слава Богу!..– смеётся Алина.
Но я уверен, что она уловила волну моего напряжения. Все эти съёмки – самая больная для меня тема. Хочется сказать Алине прямо и жёстко: завязывай с этим. Но тогда мы вновь можем разругаться вхлам. А я наконец-то начал соображать, что не всё нужно говорить в лоб и не всегда нужно только требовать.