Пепел
Шрифт:
– С «Гангута»? – полковник покачал головой. – Да сколько ж их там?
– А там с трех кораблей и береговые с Кронштадта.
– Хоть бы потонул с перегрузки.
– Не потонет. Слишком хорошо сделан. Последнее изделие верфи-дока имени Цесаревича Алексия, – сказал штабс-капитан. – Теперь он, пожалуй, и корыта не потянет.
– Это почему же? – Бубликов слегка даже привскинулся, мол, мы, ныне властвующие, тоже все-таки не совсем хухры-мухры. – Заложенный линкор «Светлана» уже…
– Линкор «Светлана» заложен не вами! – вдруг очень зло почти что вскричал штабс-капитан. – И он именно – уже!.. Уже только на металлолом готов после вашего месячного правления… ух!..
Бубликов съежился и вновь задрожал.
– Так что там
– А там вот что, господа. Те, кого вы здесь перевоевали – ангелы по сравнению с теми, кого ждут. Там есть целая бригада, они себя беповцами называют, то есть, бей попов. Ну, эти вообще, слов нет. И им мне тоже поезд готовить – в Севастополь.
– Ну, понятно, – задумчиво проговорил Штакельберг. – на подмогу местному Центрочерномору и его тридцати трем богатырям. Ну что ж, этому мы помешать не сможем. Буду заканчивать свое предложение и прошу прощения за самовольную растрату в пользу растратчиков и взяточников путейского министерства… Да, товарищ Бубликов, я надеюсь, по пути нашего следования нам никто палки в колеса вставлять не будет? Разбора рельсов, нечаянной стрельбы по составу, Вырицкого тупика не предусматривается? Мы тебе не нейтральные Георгиевские кавалеры, мы там три дня стоять не будем…
Бубликов быстро-быстро замотал головой: «Да что вы, не законченный же я дурак!»
– Ну вот, помощь нуждающимся мелкими партиями исключена, на пятом нуждающемся в лучшем случае заберут, в худшем – убьют, или, как говорят братишки, шлепнут. Все разом отдать Церкви? Не пройдет. Некому. Ну не думской же комиссии по церковным делам со сволочью Львовым* во главе! Так что, груду ассигнаций делим на пятерых – и на месте каждый смотрит: как и во что их обратить. Понадобиться соединить – спишемся. Ну и пить, кушать нам надо. Но и не более того… Да, Бубликов, не советую покупать недвижимость. Всю недвижимость ждет участь этого особняка. А золото с камушками, господа, консервируем где-то в одном месте, ему сейчас применения нет. Даже предлагаю ни колечка, ни червончика отсюда не брать… До гроба перед глазами будет стоять палец жены… а Сашенька, вон, оказывается, и похлестче чего видела. Я думаю, а закажем большую Могилёвскую – все золото на оклад, а камушки на украшение! Что от того, что шатровый изумруд на пальце Богданович сидел? Что он, хуже от этого стал? Да хоть и хуже! Да пусть хоть на каждом камне кровь, что, не испарится она, когда батюшка ее освящать будет?! Ну и естественно, хранителем этого ящика предлагаю полковника…
– Отставить, – жестко перебил полковник. – Не гожусь. Я нынче здесь, завтра там, и не знаю, где здесь и когда там. Я ваш комдив только в боевой обстановке. Я приказываю попечительство золотой казны принять штабс-капитану Видову. И место хранения должно быть известно только ему.
– Ишь ты, приказываю, – огрызнулся тот. – Ты ж приказыватель только в боевой обстановке.
– А она продолжается. Не валяй дурака, ты единственный, кто на месте сидишь, печати всякие при тебе.
– А на фронт пошлют? А от фронта я бегать не буду. А там убьют? А место известно только мне.
– А значит, на то – воля Божья, – подал голос Иван Хлопов. – Значит, не время этим камушкам икону украшать.
– А если не пошлют, вдруг на это золото ты здесь наберешь полк нормальных?
– Нет, Вашвысокблагородь, – горько вздохнул штабс-капитан. – Золотом нормальных не найдешь, золотом нормальных потеряешь.
– Да что вы, дяденьки, да не убьют вас, – лицо сестры Александры вдруг засветилось детской мечтательной радостью:
– Да, обязательно Могилёвская. И такая, как на Царицыном образке, пеплом святым запыленная, и… а если… – мечтательная радость обрамилась борением мысли: – Да! Нет, не Могилёвская, пусть это будет Воительница… Огненная… ведь святой пепел от святого огня. И… да! В центре Владимирская… обязательно Она. Она – Верховный Главнокомандующий, а вокруг – командующие фронтами – Казанская, Донская,
– Э, э, Сашенька, ну… – Штакельберг обнял ее и прижал к себе, и на его груди она зарыдала еще сильней. – Ну… – и он не знал, чем продолжить это «ну», он смотрел поверх О.Т.М.А. на сестринской накидке и видел отходящий Царский поезд с Могилевской платформы и бегущую за ним плачущую сестру Александру тем плачем, что сотрясает сейчас его плечи.
Глава 22
– Ну что, Иван, – угрюмо сказал Хлопов полковнику. – Мне что ль тебе вот так уткнуться? Я на грани.
– А мне кому? – полковник видел хохочущее толстомордие Машбица и стоящего на коленях плачущего городового в штатском. Каким разным плачем, оказывается, плачет человек…
А штабс-капитан грань все-таки перешел. Видно было, что он прикладывал титанические усилия против перехода, но дрожанию челюсти и проступанию влаги в глазах эти усилия противиться не смогли.
– Ну что, три Ивана, – он обращался к Хлопову и Свеженцеву, и дрожание челюсти его усиливалось с каждым звуком. – Это ж все мы натворили!!! Что мы оставим этим девочкам?!
– Отставить! – почти прорычал полковник. – Уж точно, что не слезы от наших р-рыданий мы должны им оставить! Сестра милосердия Александра, смирно!
Сестра Александра оторвалась от Штакельбергова плеча и вытянула руки по швам с опущенной головой.
– Поднять глаза!
Когда сестра Александра согласно приказу глаза подняла, ее узнал Бубликов. Крупным планом стояло сейчас то ее лицо, лицо бегущей за Царским вагоном и уже безнадежно отставшей, лицо, перекошенное от горя-ужаса. Кричащий рот и плачущие глаза – все это было совсем не похоже на прекрасную успокоенность, глядящую сейчас на полковника, но – узнал. И рядом виделось ему перекошенное брезгливой гримасой усатенькое довольненькое (наконец-то увозим Царя от войск) его лицо, глядящее в окно вагона. Мгновение длилось видение бегущей сестры милосердия и себя, и в это мгновение резко утихло смрадное дыхание в душе, и эти люди увиделись совсем по-другому. «Продолжай мгновение!» – выкриком пронеслось по сознанию… Нет!.. И вновь заколотило ознобом.
– Сестра Александра, Сашенька, я, полковник артиллерии Его Величества, обещаю тебе: будет икона. Именно такая, как ты сказала – Огненная, и все эти бриллианты будут на окладе из этого золота. И ковчежек при Ней – со святым пеплом! И мы внесем Ее вместе с Императорским штандартом в Белокаменную! И встречать Ее будет Сама! Верховный Главнокомандующий икон Российских – Владимирская из Успенского собора… Ну, если не мы, то кто-нибудь после нас…
Озноб у Бубликова резко усилился. И тут зазвонил телефон, стоящий на столе красного дерева, загаженном так же, как и кресло. Все вздрогнули от этого звонка. Властвующие силы перевернутого мира напоминали о себе.
– Куда ты руку тянешь, дуралей? Тебя же здесь нет, – Штакельберг отвел руку Бубликова и взял трубку.
– Боцман Жуткий на проводе… Да это фамилия такая… А я с Севастополя только что прибыл… Да я знаю, что вы туда… Ревпривет севастопольским лично от меня…
Сестра Александра прыснула, остальные, кроме Бубликова, тоже. Барон Штакельберг, страдальчески гримасничая, всем показал кулак, отчего все прыснули еще раз, а штабс-капитан едва не рассмеялся.
– Да меня в Севастополе даже Графская пристань узнает, приветствует, хоть и каменная… Нет, Лурьина нет, он на эксе, а… а Берш вас встречать и поехал… а Бубликова нет еще… Ага… А ты-то кто? Комиссар Глазуха? Ага, передам… На шлюпках?.. Сигнала от Берша дождитесь, он через полчаса будет… Не, Колчак улизнул… Сам жалею… Давай, глазуй, Глазуха… Братишкам привет от Севастополя…