Перед бурей
Шрифт:
Если встать на такую точку зрения, то даже спор об Учредительном Собрании теперешнего или нового состава теряет свою остроту. Если завтра же будут назначены новые {379} выборы в местное Учредительное Собрание Приамурья и Сибири, и Директория согласится признать себя перед ними ответственной, то мы защищать права старых депутатов не будем. Мы их защищаем не потому, что боимся выпустить из рук раз завоеванные мандаты; а потому, что непризнание прежнего Учредительного Собрания неизменно соединяется с утверждением, что сейчас новых выборов из-за гражданской войны производить ни в коем случае нельзя и сводится на деле, практически, просто к желанию управлять страной самодержавно и без Учредительного
В их борьбе между собой Партия Социалистов-революционеров не может стать ни на ту, ни на другую сторону; если она сумеет сыграть историческую роль, то лишь выступив, как третья сила и поведя решительную борьбу за демократию на два фронта. Без решимости на это партия может только бесславно капитулировать перед одной из диктатур и свести себя на нет: диктатура ее использует и выбросит за борт, как выжатый лимон.
Не лишая Директорию полноты партийной поддержки, Центральный Комитет счел нужным в то же самое время стремиться к выпрямлению линии ее поведения. Обещая Директории поддержку, партия не отказалась от своего права критики.
Для судеб Директории в значительной степени решающим являлся уже самый выбор места резиденции: по ту или по ею сторону Уральского хребта? Европейская сторона была ближе к фронту; она вовлекла бы правительство в самое непосредственное соприкосновение с трудами и заботами Народной армии. Здесь было четыре центра: Самара, самый авангардный и самый радикальный по традициям; Екатеринбург, по настроению скорее кадетско-буржуазный; Уфа, неопределенный; и Челябинск, город без окраски, резиденция чехословацкого Национального Совета.
Левые с самого начала требовали избрать в качестве резиденции Самару, что предполагало определенную политику: защиту этого пункта во что бы то ни стало, сбор всех военных сил тыла для наступательной стратегии из этого опорного пункта в сторону Саратовской, Тамбовской, Пензенской губ. с перспективой направления {380} удара по линии Рязань-Москва; это означало - пополнение военных кадров за счет крестьянства средне-волжских губерний, где как раз в это время продразверстка, реквизиции, набор в Красную армию и учреждение "комбедов" подымало широкую волну местных восстаний.
Ни на такую энергичную политику в тылу, ни на героическую попытку наступления на фронте Директория - увы!
– не была способна. Форсированная попытка героического наступления на фронте означала бы ставку не на регулярные военные силы, собранные и обученные глубоко в "тылу" военных действий, а на то, что организованные ударные воинские части, прорываясь на территорию противника, должны играть роль снежного кома, неудержимо растущего за счет подымающегося населения находившихся под большевистским гнетом районов.
Эта война с большевиками была бы войной-восстанием, она требовала боевых лозунгов, популярных в народной массе; одним из главных технических средств такой войны была бы пропаганда, взрыв противника изнутри; это означало широчайшую защиту принципов демократии, их противопоставление принципам диктатуры, защиту рабочего от крепостной большевистской милитаризации труда, защиту крестьянства от поборов, от продразверстки, защиту земельной реформы от ее превращения в большевистскую чиновничью "национализацию" с единственным собственником-государством и с крестьянством в качестве не то арендатора, не то приказчика государства на "казенной" земле.
Этот, по мнению нашей группы, единственный путь к победе над большевиками претил элементам, блок которых одержал победу над эсерами на Уфимском
Собиравшийся вокруг них старый генералитет царского времени и позднейшего Корниловского окружения ни к какой "войне-восстанию" способен не был. Он представлял себе гражданскую войну по аналогии с войною внешнею: правильно организованный тыл, коммуникации, сплошной фронт. Что гражданская война на три четверти решается постановкой политической пропаганды и в своих собственных рядах (поднятие энтузиазма и веры в свое социально-политическое знамя) и в рядах противника (подрыв веры в справедливость дела, за которое борется армия противника, популяризация {381} в населении освободительной миссии наступающей на его территорию военной силы), было для него китайской грамотой. Старый генералитет никак не мог отрешиться от старой, в условиях гражданской войны более чем нелепой догмы "армии вне политики", которая означала: политику делает командный состав, солдаты воспитаны в дисциплине старого типа "не рассуждать, а повиноваться".
Война-восстание, начатое в Самаре, в фабрично-заводском Ижевско-Воткинском районе, на землях свободолюбивого староверческого уральского войска и заволжского крестьянства, была использована сибирским генералитетом в качестве завесы, за которой они, не торопясь, создавали путем рекрутских наборов новую вышколенную армию старого образца. Единственная смелая наступательная попытка полк. Махина в сторону Саратовской губ., исконного центра аграрных движений, была обессилена тем, что назначенные для его усиления воинские части были самовольно захвачены В. И. Лебедевым и Степановым для улыбавшейся им скороспело задуманной военной авантюры.
Эти люди, правда, выгодно отличались от старого генералитета большим пониманием природы гражданской войны, законным пренебрежением к догмам правильного фронта, наступательным прорывом; но притянутые магнитом золотого запаса, эвакуированного большевиками в Казань, и подбодренные случайным перевесом в речных судах, они сочли кружной путь по изгибам Волги - через Симбирск, Казань и Нижний Новгород - тем путем, который скорее всего приведет их к Москве. Их движению суждено было захлебнуться в относительно спокойных губерниях Верхнего Поволжья, а овладение ими в Казани золотым запасом и его переброска на восток, где к нему с вожделением устремились завистливые взоры всех ненавидевших "учредиловку" элементов, поглотили всё внимание людей и создали иллюзию удара по самому чувствительному месту большевистской власти.
Директория была для "учредиловцев" - последней попыткой спасти дело демократии уступками его врагам справа. Они надеялись, что Директория овладеет всеми ресурсами освобожденных территорий и двинет их в новом порыве под освободительными демократическими лозунгами. Их враги, {382} наоборот, видели в Директории средство ликвидировать "учредиловскую" эпоху безболезненно, без вооруженного столкновения; Директория была для них полустанком на пути к военной диктатуре.
Мне не везло: я смог перебраться на освобожденную от большевиков территорию лишь к "шапочному разбору" и быть свидетелем лишь заключительных актов этой трагедии. Я видел представителей рабочих Ижевских и Боткинских заводов; они рассказывали мне, как собственными силами свергли большевистских комиссаров, разоружили красногвардейцев и восстановили свое собственное свободное народное самоуправление. Я слышал из их уст скорбную повесть о долгой многомесячной героической самозащите, когда, при всяком осложнении на фронте, в Ижевске и Воткинске били в набат и рабочие бросали свои станки, бежали домой за винтовками и поголовно двигались на фронт, чтобы, отразив большевиков, опять вернуться к работе.