Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947
Шрифт:
Я сразу же отрезаю ему полбуханки из своих запасов.
— Бери, бери, у меня еще есть! — говорю я. Мы не какие-нибудь пленные, которые не знают, как себя вести. Мы придаем большое значение тому, чтобы с самого начала у нас сложились наилучшие взаимоотношения.
На следующий день нам предстоит путешествие по железной дороге.
Мы целый день ждем нужного поезда в переполненном зале ожидания.
На расписании поездов дальнего следования я читаю: «Омск». Как будто Омск находится
Слабоумная, женщина лет тридцати огромного роста, поет похабные частушки.
Потом мы наконец занимаем места в поезде. В необычно длинном вагоне скорого поезда. Такие же вагоны в Сибирском экспрессе.
Мы лежим на своих спальных местах, курим папиросы с длинными картонными мундштуками и фантазируем.
Вот в таком вагоне мы готовы объехать вокруг света.
В каждом городе мы давали бы представление.
Ведь среди нас есть и хорошие артисты.
А я бы все фотографировал.
На самом деле мы, конечно, хотим домой. Но поскольку мы не можем этого сделать, и это так типично для пленного — хотеть поскорее попасть домой, мы фантазируем о том, как бы мы путешествовали вокруг света.
Один из нас представляет, как устроил бы новую революцию в этой полудикой стране.
Ведь мы политическая экспедиция.
Другой описывает, как мы тайно перевозили бы оружие.
— Если бы у нас был выбор, лучше еще пару лет потратить на это и посмотреть мир, чем сейчас возвращаться домой! — считаем мы.
Потом под стук колес мы начинаем дремать.
Художник с готическим женским лицом.
Прюмке, добросовестный секретарь, который постоянно заботится о своем внешнем виде и о своих ногтях.
С нами едет и Карл-Хайнц Барденберг, талантливый актер и диктор радио. Всеобщий любимец всех пленных. Тут же и остальные. Переводчик. Старые коммунисты. Эксперты и активисты.
Из их рядов будет сформирован Центральный антифашистский актив всех лагерей для военнопленных в Ивановской области.
Старый актив в Иванове не справился с поставленными задачами.
И вот в этом скором поезде прибывает «новое правительство».
Глава 45
Когда мы поздно вечером прибываем в Иваново, на вокзале нас никто не встречает.
Это вокзал крупного города, солидное здание из стекла и бетона. Яркие дуговые лампы. По заснеженной привокзальной площади громыхает старенький трамвай.
Но лейтенанта Михайлова нигде не видно. А это было так важно. Дело в том, что лейтенант Михайлов — наш человек. Точнее говоря, это мы — люди лейтенанта Михайлова.
Он очень влиятельный человек. Я один раз видел его, когда обсуждал что-то в кабинете фрау Ларсен. Скупые
— Сидите! — сказал он мне по-немецки, когда я, согласно уставу, вскочил со своего места. По всей видимости, он был начальником фрау Ларсен. И вот уже несколько недель он находится в Иванове, чтобы по-новому организовать политическое воспитание военнопленных.
Это означает, что с 1 января 1947 года в лагерях для военнопленных на переднем плане стоит политическая сторона дела. Лейтенант Михайлов взял на себя ответственность вместе с отобранными им людьми навести порядок в Иванове.
А мы и есть отобранные им люди!
Но лейтенанта Михайлова нет и в управлении, административном здании МВД, так теперь называется НКВД.
Конрад, наш несгибаемый староста актива, и Грегор, наш переводчик, вошли в подъезд этого заслуживающего внимания здания, чтобы навести справки у дежурного.
Мы ожидаем их у стен красивого собора с пятью куполами, похожими на луковицы.
Время от времени мимо нас с грохотом проезжает трамвай. Улица, на которой мы стоим, очень широкая.
На нас поглядывают редкие прохожие, закутанные в меха и теплые платки. Падающий снег заставляет всех торопиться домой. Уже довольно поздно. Может быть, эти спешащие прохожие идут из театра. Как странно после стольких лет, проведенных в глуши, снова увидеть крупный город.
В лагере для военнопленных, работающих на заводе по выпуску машин для заготовки торфа, мы находим приют на одну ночь.
Словно гимнасты в цирке, военнопленные ловко взбираются на трехэтажные железные кровати.
Зато в помещении тепло. Правда, стоит сильный запах машинного масла и пота. После подъема почти каждые полчаса раздается пронзительный свисток старосты лагеря. А ведь сегодня воскресенье.
Строиться! Строиться! Строиться!
Но нас это не касается. Однако мы говорим:
— Поэтому у людей, которые отработали ночную смену и теперь, днем, должны были бы отдыхать, такой измученный вид!
Когда мы приходим в тринадцатый лагерь, где решено временно разместить нашу группу, то все снова оказывается не так, как мы могли ожидать.
Это временно оборудованное боковое крыло в недостроенном здании, будущем педагогическом институте.
На некоторых нарах нет даже соломенных тюфяков.
В столовой суп имеет неприятный запах, какая-то водянистая бурда, в которой плавает гнилая, неочищенная картошка.
У пленных впалые глаза и замерзшие носы.
Точно так, как у нас было в 1944 году!
Больные военнопленные, которые ожидают здесь отправки на родину, предупреждают нас:
— Они скоро отберут у вас ваши красивые меховые жилетки!