Передышка
Шрифт:
Кино крутили в театре. Вместо увезенных немцами стульев просторное помещение заставили грубо сколоченными лавками, неустойчивыми на покатом полу, поднимавшемся от экрана к балкону. На балконе, также имевшем уклон, оставалась свободной лишь узкая полоса внизу: верхняя же часть гениальным решением таинственных архитекторов Красного дома была разбита на каморки без воздуха и света, обращенные дверями к сцене. В них жили одинокие женщины нашей колонии.
В первый вечер показали старую австрийскую картину, довольно среднюю, неинтересную для русских, зато вызвавшую бурю эмоций у нас, итальянцев. Картина была про войну и про шпионов, немая, с немецкими субтитрами: действие происходило в Первую мировую войну на итальянском фронте. По своей наивности она напоминала фильмы союзников: тот же бесхитростный риторический набор — воинская честь, священные границы, герои с глазами на мокром месте, как у невинных девиц, невероятный душевный подъем, с которым идут в штыковую атаку. Только здесь все было наоборот: австро-венгерские офицеры и солдаты — рослые молодцы,
30
Итальянские военачальники времен Первой мировой войны.
Злодей из злодеев, итальянский шпион в Вене, выглядел странным монстром, что-то среднее между Д’Аннунцио и Виктором-Эммануилом: из-за неправдоподобно маленького роста ему приходилось смотреть на всех снизу вверх. Он носил монокль и галстук-бабочку и с нахальным видом двигался взад-вперед по экрану на петушиных ногах. Вернувшись в расположение итальянской армии, он с постыдным равнодушием командовал расстрелом ни в чем не повинных десяти штатских тирольцев.
У нас, итальянцев, не привыкших видеть себя в образе «врага», ненавистного по определению, потрясенных тем, что кто-то может нас ненавидеть, картина вызвала смешанные чувства: нельзя сказать, что она нам не понравилась, но в то же время она привела нас в смятение и послужила поводом для полезных размышлений.
На следующий вечер должны были крутить советский фильм, и все ждали его с нетерпением: итальянцы — по той простой причине, что это была первая советская картина, которую им предстояло увидеть, а русские потому, что, судя по названию, она была про войну, а значит, со стрельбой и всякими захватывающими сценами, характерными для такого рода фильмов. Услышав о предстоящем показе, в лагерь нагрянули русские солдаты из ближних и дальних гарнизонов, и у дверей театра возникла свалка. Когда двери открылись, все хлынули в них, с грохотом перепрыгивая через лавки, пробивая дорогу локтями и расталкивая друг друга.
Картина оказалась прямолинейно-наивной. Советский военный самолет совершает из-за аварии вынужденную посадку где-то в приграничных горах. Это небольшой двухместный биплан, в котором летит один только пилот. Устранив поломку, он уже готовится взлететь, когда появляется некий солидный человек из местных, шейх в чалме, подозрительный тип, который, разводя китайские церемонии, начинает вкрадчивым голосом упрашивать летчика взять его с собой. Последний дурак и тот бы сообразил, что перед ним опасный преступник, возможно, контрабандист, главарь заговорщиков или иностранный агент, но простодушный летчик легкомысленно поддается на пространные уговоры и предоставляет ему место на заднем сиденье.
Самолет взлетает. Под ним — великолепно снятые сверху горные цепи со сверкающими ледниками (думаю, это были Кавказские горы). И вдруг шейх ловко извлекает из-под халата огромный револьвер и, уперев его летчику в спину, требует изменить курс. Летчик, не оборачиваясь, принимает молниеносное решение: резко бросает самолет вверх и делает мертвую петлю. Перепуганного шейха отбрасывает на спинку сиденья, его мутит. Летчик как ни в чем не бывало продолжает полет по намеченному курсу. Через несколько минут, после новой серии удивительных кадров, запечатлевших горные выси, бандит приходит в себя, наклоняется к летчику и, снова наставив на него револьвер, повторяет свое требование. На этот раз самолет пикирует, несколько тысяч метров несется носом вниз навстречу отвесным скалам и пропастям. Шейх теряет сознание, и самолет опять набирает высоту. Полет продолжается несколько часов, на протяжении которых мусульманин вновь и вновь угрожает летчику, а тот в свою очередь проделывает фигуры высшего пилотажа. Последняя попытка живучего, как кошка, шейха добиться своего. Летчик бросает самолет в штопор, вокруг облака, величественные горы, ледники, и вот наконец приземление на нужном аэродроме. На шейха надевают наручники; вместо того чтобы свежего, как огурчик, летчика подвергнуть дознанию, степенные командиры пожимают ему руку, и тут же на летном поле он получает повышение и робкий поцелуй девушки, которого, казалось, он давно ждал [31] .
31
Судя даже по не совсем точному пересказу сюжета, речь идет о фильме Михаила Калатозова «Мужество».
Русские зрители бурно реагировали на несуразную историю, аплодируя герою и отпуская оскорбительные реплики в адрес предателя. Но это было ничто в сравнении с тем, что произошло на третий вечер.
На третий вечер показывали «Ураган», неплохой американский
Теперь безобидный моряк становится настоящим преступником. На него идет охота по всему архипелагу, но бессмысленно искать его далеко: он спокойно вернулся в свою деревню. Его хватают и отправляют в каторжную тюрьму на одном из дальних островов, где его ждут работа и плети. Он снова бежит, бросившись в море с крутой скалы, крадет каноэ и много дней без еды и питья добирается до родной земли. Обессиленный, он достигает берега, на который вот-вот обрушится обещанный названием ураган. И страшной силы ураган не заставляет себя ждать, а беглец, как положено истинно американскому герою, борется со стихией, спасая не только свою возлюбленную, но и церковь, и священника, и верующих, наивно посчитавших церковь надежным укрытием. Реабилитировав себя, он вместе со своей девушкой направляется навстречу счастливому будущему, и над ними сверкает солнце, которое пробилось сквозь последние убегающие тучи.
Эта история, элементарная и довольно живо поданная, вызвала у русских безудержный восторг. За час до начала буйная толпа, привлеченная афишей с изображением полуобнаженной полинезийской красавицы, уже напирала на двери. В основном она состояла из молоденьких солдат, причем вооруженных. При немалой величине зала было ясно, что мест на всех не хватит, даже если люди будут стоять, потому-то они и толкались, бешено работали локтями, стараясь пробиться поближе к входу. Один человек упал, его чуть не затоптали, на следующий день ему пришлось обратиться в санчасть. Мы думали, ему переломали все кости, но он отделался несколькими ушибами. Крепкий народ! Еще немного, и двери оказались выбитыми, выломанными, кто-то уже орудовал обломками, как палицами: толпа, хлынувшая в театр, с самого начала была возбуждена и настроена воинственно.
В героях фильма они видели не бесплотных персонажей, а друзей и врагов из плоти и крови, и эти друзья и враги были от них в двух шагах. Каждый поступок моряка зрители приветствовали оглушительным «ура», опасно размахивая вскинутыми над головой автоматами; полицейских и тюремщиков осыпали страшными проклятьями, кричали им: «Катись отсюда!», «Чтоб ты сдох!», «Долой!», «Не тронь его!». Когда после первого побега раненого, обессиленного моряка снова заковали в цепи и над ним с язвительной ухмылкой начал глумиться Джон Карадайн [32] , зал взорвало. Возмущенная публика истошно кричала, защищая невиновного; грозная толпа мстителей ринулась к экрану, их, в свою очередь, поносили и пытались остановить менее горячие из зрителей, которые хотели узнать, чем кончится дело. В полотно экрана полетели камни, комья земли, обломки дверей, кто-то, негодуя, даже запустил в экран ботинком и угодил точно между глаз ненавистному врагу, оказавшемуся как раз на переднем плане.
32
Американский актер, исполнитель одной из ролей в фильме Джона Форда «Ураган».
Когда дошло до длинной сцены неистового урагана, начался настоящий шабаш. Послышались пронзительные крики нескольких женщин, стиснутых возбужденной толпой. В зале появился шест, потом еще один, их с оглушительным гиканьем передавали над головами из рук в руки. Сначала было непонятно, для чего они, но вскоре все прояснилось: это была, возможно разработанная заранее, операция не попавших в зал, которые томились снаружи, попытка взобраться на балкон — «женскую половину».
Шесты уперли в пол и прислонили к балкону, после чего несколько безумцев, сняв сапоги, стали карабкаться по ним, — так на деревенских ярмарках карабкаются по шестам в надежде заполучить прикрепленный на вершине приз. Сцена штурма балкона отвлекла зрителей от происходившего на экране. Едва одному из штурмующих удавалось подняться над морем голов, десятки рук хватали его за ноги и стаскивали вниз. Образовались группы болельщиков и противников. Одному из смельчаков удалось вырваться из рук толпы и рывками продолжить путь вверх. Немедленно по тому же шесту за ним последовал другой. Первый уже почти достиг балкона, когда между ним и вторым искателем приключений завязалась борьба, продолжавшаяся несколько минут: нижний вцеплялся верхнему в ноги, верхний вслепую отбрыкивался. В это время над парапетом балкона показались головы итальянцев, поспешивших по крутым лестницам Красного дома на помощь осажденным женщинам. Защитники оттолкнули шест, секунд пять он оставался в вертикальном положении, после чего, как сосна, поваленная дровосеками, рухнул на толпу вместе с вцепившимися в него двумя неудачниками. Тут случайно или в результате разумно принятого решения, сказать не берусь, киноаппарат погас и зал погрузился в полную темноту. Загудев еще страшнее, все бросились наружу и, ругаясь на чем свет стоит, высыпали во двор, освещенный луной.