Переход II
Шрифт:
Глава 13
Иосиф Виссарионович с улыбкой слушал взволнованную речь Климента Ефремовича, но прерывать его не спешил, и товарищ Ворошилов уже решил, что товарищ Сталин с ним не согласен, и просто дает ему выговориться. Однако когда он закончил, Иосиф Виссарионович, все с той же лукавой улыбкой, высказал свое мнение:
— Советский Союз — это государство, в котором правит народ, наш советский народ. И если народ что-то решает, то наша обязанность решение народа претворить в жизнь. Надеюсь, постановление правительства уже готово?
— Нет, я сначала хотел узнать ваше мнение, ведь этот Воронов…
— Товарищ Ворошилов, это я родился в Грузии, а вы родились в России и куда как
— Да-да, конечно. А насчет названия завода…
— Я думаю, что будет правильным завод назвать не «Имени героев-комсомольцев», а Ордена Красного Знамени имени героев, и имена героев в названии указать полностью. Всех четырех героев, все же товарищ Воронов, я думаю, на это не обидится.
— Обидится, он сам специально говорил, что его упоминать не нужно. Потому что, говорил, если его прежнюю фамилию в названии указать, то все ее переврут при прочтении, а нынешняя — он ее гораздо позднее получил.
— Тогда, я думаю, в официальном названии завода оставим именно «героев-комсомольцев», а имена этих героев… можно на заводе организовать небольшой музей и там памятную доску повесить. Так что… я вам сегодня же, через час примерно, отправлю представление на награждение завода орденом, а со всем остальным там, я думаю, сами справятся. Но мы, елси потребуется, им поможем…
Заводик в Приреченском в последнее время быстро расширялся, ведь основной его продукцией были небольшие турбодетандеры. А эти нехитрые (хотя и прецизионные) агрегаты теперь ставились буквально в каждом городе страны, да и во многих крупных поселках. Потому что в любом населенном пункте, где имелась канализация (или хотя бы местная ассенизационная служба) все «бытовые отходы» отправлялись прямиком в биореакторы, производящие горючий газ. Эту практику массово начала после войны у себя использовать Белоруссия, а вскоре она и по всему Союзу распространилась, поскольку обеспечивала страну «дешевым местным топливом». А так как руководство страны (в значительной степени благодаря усилиям товарища Пономаренко) успело оценить «практический потенциал» данного источника топлива, оно всячески поддерживало «инициативу на местах» по строительству газовых заводов «на дерьме».
А «потенциал» был весьма заметным, ведь каждый человек за месяц в силу биологических особенностей организма обеспечивал «бесплатным сырьем» производство восьми-десяти кубометров газа. Не особо и много, но кроме людей «сырье» производила и довольно многочисленная скотина, а также сельское хозяйство. Собственно, массовое внедрение биореакторов началось после того, как Пантелеймон Кондратьевич сообщил, что «в ближайшее время производство горючего газа только из картофельной ботвы в республике превысит двести миллионов кубометров в год». А кроме ботвы и канализационных стоков и очень много других источников сырья было: и навоз с ферм, и солома (в особенности, используемая в качестве подстилки для скота на тех же фермах), и практически все пищевые отходы, собираемые в городах.
Население (именно городское) активно поддержало практику «раздельного сбора мусора», так что всяких «гниющих и воняющих» отходов в биотанки попадало очень много. Пока еще не везде, ведь такие отходы требовалось регулярно вывозить, причем желательно по несколько раз в сутки — чтобы помойки все же не накрывали своими чарующими ароматами окрестные дворы. Но в той же Белоруссии эту задачку решили практически «своими силами», изготовив в Орске только для «внутреннего потребления» с десяток тысяч специализированных автомобилей. И «специализация» орских полуторатонок заключалась не только в установке на
Но перевод моторов на метанол был вызван не стремлением к экономии бензина, а тем, что этот самый метанол на больших «газовых заводах» сразу же в метиловый спирт и перерабатывался. Правда, на первый взгляд (да и на второй тоже) «экономическая эффективность» такого решения выглядела крайне сомнительной: топливо для автомобилей получалось в два с лишним раза дороже обычного бензина, да и «бесплатный метан» из биореакторов оказывался очень даже не бесплатным. Однако Пантелеймон Кондратьевич упор делал на «социальном эффекте»: воздух в городах стал горазд чище, санитарная обстановка улучшилась. А еще — резко сократилась потребность в свалках, ведь кроме «пищевых отходов» раздельно собирался и металл, и стекло, и бумага, и все больше набирающие популярность пластмассы, так что если подсчитать всё с учетом использования собираемого вторсырья, то к особым убыткам система целиком не приводила. А с точки зрения обеспечения населения продуктами еще и выгодной оказывалась: почти в каждом районе появились небольшие фабрики, изготавливающие из макулатуры упаковку для яиц, а переработанные в биореакторах отходы оказались очень качественным удобрением, повышающим урожаи даже больше, чем обычный непеработанный навоз.
Но для того, чтобы вся эта система утилизации отходов заработала, требовались газоразделительные агрегаты, извлекающие из биогаза чистый метан — и завод в Приреченском снова и снова расширялся, чтобы обеспечить нужды народного хозяйства, а вместе с заводом рос и поселок. И дорос до того, чтобы превратиться из «поселка городского типа» уже в нормальный (хотя и небольшой) город. В котором по инициативе директора городской школы-десятилетки состоялось «всенародное голосование» по выбору имени для нового советского города. И в самом городе никого не удивило, что абсолютное большинство жителей выбрало для города имя его основателя…
О том, что поселок Приреченский теперь называется «город Воронов», Алексей прочитал в «Известиях» в последний день зимних каникул, причем не сам прочитал, а ему заметку прочитали, аж подвывая от восторга, вернувшиеся в Москву сестры Петрович. Сам Алексей, узнав о «высказанной народом ему великой чести», лишь усмехнулся, прекрасно зная, что девяносто девять процентов читателей «Известий», узнав, что «город назван в честь его основателя Воронова Алексея Павловича», в лучшем случае подумают, что «основатель» скорее всего еще до революции помер. Правда, он не учел одной мелкой мелочи, касающегося статуса Героев Советского Союза и то, что веска Херовичи уже стерта и с карт, и с лица земли. Впрочем, специальным распоряжением товарища Сталина данная «мелочь» пока что откладывалась, причем надолго…
Сона расплакалась еще в машине, когда Лена ее везла домой:
— Ну вот, я теперь буду толстая и некрасивая, и Лёшка меня точно бросит. Или изменит: тут две такие девицы по дому шастают… полураздетые, а я сама слышала, как Яна с Марьяной обсуждали, что если у них не получится мужей в институте найти, то можно будет им и от Лешки детей заводить.
— Вот как была дурой, дурой и осталась, — спокойно прокомментировала плач Соны Лена. — Я тебе уже сколько раз говорила: кроме тебя, ему вообще никто из баб не нужен!