Переход
Шрифт:
Скорее всего именно такое состояние и подтолкнуло его к переходу за грань — но здесь он тоже чувствовал, что найти общий язык с людьми ему довольно сложно. А еще он твердо знал, что здесь он уде не сможет исправить свои (или чужие) ошибки: зайти в переход до того момента, как он вошел туда в последний раз, уже невозможно…
Однако уже к началу учебы в институте у него хандра слегка угасла: Афанасий Лукьянович поспешил парня порадовать тем, что в республике — и особенно в Витебской и Гомельской областях — урожай был собран даже больше, чем перед войной. За войну люди как-то привыкли к тому, что с продуктами в стране все исключительно плохо, а потому прилагали все силы для того, чтобы с ними стало хорошо. А так как в селах появилась техника, то крестьяне этой техникой пользовались максимально — в том числе и удобряя поля всем, чем возможно. Например, тем же торфом, ведь если торф слегка разбавить молотым доломитом, то удобрение
Сохранности урожаев поспособствовали два фактора. И первым был «кирпичный пресс»: в деревнях успели выстроить прилично так неплохих овощехранилищ. И зернохранилищ тоже. А вторым фактором стало то, что на западе республики начали добывать удобрения фосфорные. Которые и сами по себе полезны, но если из этих удобрений фосфор использовать для немного других целей…
В Орше усилиями товарища Пономаренко был налажен выпуск фосфида алюминия. Химикат не особо сложный в производстве, а получить немного глинозема из Ленинградской области вообще проблемы не представило. Ну и химиков у Пантелеймона Кондратьевича получилось найти и в город пригласить: все же предоставляемая специалистам в Белоруссии жилье было мощнейшим стимулом для «перемены мест жительства» очень многим людям. В Белоруссию Пономаренко сумел сманить чуть ли не четверть выпуска из МГУ, даже несмотря на то, что на него в ЦК после этого поступила целая куча жалоб. То есть он сначала сманил, а потом на него жаловаться начали — но после того, как Пантелеймон Кондратьевич популярно объяснил товарищу Сталину, какую экономию зерна в хранилищах обеспечит этот препарат, жалобщикам рты позатыкали, а секретаря ЦК компартии Белоруссии наградили сразу орденом Ленина.
А Алексей получил «Знак почета» — это ему белорус «припомнил» постройку тракторного завода еще в Приреченском. Причем Пантелеймон Кондратьевич не поленился лично с орденом в гостиницу придти и вручить его «партизану»:
— Носи, ты его заслужил, причем не один раз. Из-за твоих тракторов в республике по крайней мере на картошке и овсе люди сытыми будут… вот никогда бы не подумал, что такое производство вообще наладить можно.
— Служу Советскому Союзу!
— Ну, как был партизаном, так и остался. Ты вот еще, в представительство республики зайди, там тебе выдадут карточки дополнительные… не спорь, положено! А сейчас учись, это ты верно придумал. Только вот что: на каникулы все же домой постарайся заехать. Есть у меня одна идея… не срочная, но… в общем, ты мне будешь очень нужен. Договорились?
Глава 11
Учеба в институте началась «по расписанию», и с первого же дня новые студенты поняли, что учить их взялись всерьез. То есть в первого дня обучения (со вторника, так как первое сентября пришлось на воскресенье) у большинства первокурсников было по четыре пары. Просто потому, что почти восемьдесят процентов поступивших были людьми уже взрослыми, изрядной частью вообще ветераны войны — и им пришлось «напомнить» основательно подзабытые (или вообще не полученные в военное время) школьные знания. Ну а та незначительная часть студентов, у которых со школьными знаниями было все в порядке, в принципе могла наслаждаться свободным временем (у них было максимум по две пары до обеда), но вот что-то никто этой возможностью не пользовался. Хотя бы потому, что все они старались еще и на жизнь подзаработать: стипендия была крошечной, ее даже на очень скромное питание не хватало. Понятно, что некоторой части студентов из числа москвичей голод не грозил, но даже и они в большинстве своем избытком финансов не страдали.
А вот у Алексея ситуация с финансами была, мягко говоря, несколько отличная. А если мягкость убрать, то просто отличная: в Советском Союзе пока еще все законы исполнялись строго, расслабуха послевоенная не наступила — а в Орше и Витебске руководство не забыло оформить все его «придумки» как изобретения. Это, конечно, было весьма почетно — но закон говорил, что автору изобретения выплачивается еще и «процент от экономического эффекта», и только «за трактора» парню раз в квартал государство выдавало по восемьдесят тысяч рублей. Скромность суммы объяснялась тем, что в качестве «экономического эффекта» в Орше считали лишь разницу в цене между «вороновским трактором» и производимым во Владимире «Универсалом». За картофелеуборочную машину деньги ему выплачивались раз в год, после окончания уборки этого ценного фрукта — но тут суммы быстро приближались к миллиону (именно за год): по результатам специально проведенных по приказу товарища Пономаренко испытаний машина собирала корнеплода процентов на десять больше, чем мужики лопатами выкапывали, а еще в «эффект» добавили и «экономию от сокращения привлекаемой рабсилы». А вот за «кислород» — точнее, за использование кислорода в газогенераторах — «авторское вознаграждение» было уже и вовсе неприличным. Причем оно еще и увеличивалось с каждым месяцем: отдельно учитывалось
Но вот лично Алексея больше всего радовали проросты урожая картошки: машина собирала в том числе и очень мелкие клубни, сантиметров до трех — а таких было все же немало. Для употребления внутрь человеческих организмов такая картошка была все же не очень удобна (хотя с голодухи и не такое сожрешь), но вот в качестве корма для скотины или сырья для получения крахмала она подходила прекрасно. Заменяя, между прочим, крупную картошку на крахмальных заводах, а скорее, вообще ее вытесняя: много было «мелочи», крахмальные заводы теперь вообще с перегрузкой работали. Производя заметно больше крахмала — а в Белоруссии, пользуясь наличием этого ценного сырья, сразу на трех фабриках наладили выпуск продукта, о котором Алексей раньше только от родителей слышал: киселя в брикетах. Конечно, для этого брикета еще и сахар требовался, причем сахара вдвое больше, чем крахмала, а еще — раз уж речь шла именно о киселе — и какой-то сироп, но с этими компонентами к осени сорок шестого тоже стало получше. В Белоруссии случился очень неплохой урожай яблок, опять же народ насобирал много ягод в лесу (и особенно много клюквы на болотах насобирали), так что «продукт пошел в массы». Еще для киселя нужна была лимонная кислота, но ее все равно делали из сахара или крахмала, так что по большому счету кисель делался из трех компонентов.
Его вообще-то еще до войны начали производить, но делали его тогда в основном для армии, а теперь он и в магазинах появился. Точнее, появлялся, и по карточкам брикет белорусского или российского производства стоил три рубля двадцать копеек, а Днепропетровского завода — всего два-восемьдесят, но почему-то украинский брикет был весом в двести граммов, а другие — по двести пятьдесят. И украинские народ в Москве вообще не брал (на карточки не брал), так как он продавался по карточкам на сахар, и вместо килограмма сахара людям давали пять брикетов, причем любых. Кисель этот имелся (причем практически всегда) и в «коммерческих» магазинах, но там брикет стоил уже двенадцать рублей… собственно, потому он там и всегда был: его почти никто не покупал за такие деньги. Ну, почти никто.
Особенно студенты не покупали. В первом меде стипендия на первом курсе составляла всего сто сорок рублей, тут уж не до киселя. Хорошо еще, что карточки студентам выдавали по высшей рабочей категории, а еще руководство института старалось хоть как-то студентов еще подкормить. Очень старалось, однако успехи их в этом деле были довольно скромными, тем более что в сорок шестом на Украине и в Молдавии случился, мягко говоря, «неурожай». Проще говоря, там крестьяне просто забили на сельхозработы, да и с погодой было не очень — и две республики остались без хлеба. Но тем не менее Хрущев «планы по сдаче зерна государству» выполнил, попросту выметя под метлу собранное зерно в колхозах и полностью забрав урожай у оставшихся единоличников. Но в стране зерна больше-то не появилось, просто в деревне жрать стало нечего.
Неурожай (причем без кавычек) случился и в Поволжье — но там действительно случилась засуха, и туда были направлены изрядные запасы как хлеба из госрезерва, так и «сверхплановые» сборы из других республик. Но суть от этого тоже не поменялась: в подмосковных колхозах институт ничего закупить не мог, да и в неподмосковных тоже — а приобретать продукты на рынке было нельзя, да и цены там были совершенно неподъемные…
Андрей Гаврилович Лихачев на работу приходил довольно рано, а уходил поздно — но все равно времени катастрофически не хватало. Потому что руководство одним из крупнейших ВУЗов страны отнимало очень много времени, а ведь и медицинскую работу никто не отменял. То есть формально профессор Лихачев от научно-медицинской и преподавтальской работы был освобожден, но он прекрасно понимал, что новые врачи сами собой в стране не появятся и новые способы лечения — тоже. Однако чтобы эти новые врачи все же появлялись, их требовалось не только обучить: как заметил товарищ Бурденко на вчерашнем совещании, теперь задача усложнилась и институт должен не просто дать стране много хорошо подготовленных врачей, но и сделать так, чтобы они в процессе обучения просто не поумирали от голода. И в этой грустной шутке была, к сожалению, немалая доля суровой правды.
Так что на работу Андрей Гаврилович шел в настроении не самом веселом, и, вероятно поэтому, он ответил перехватившему его у дверей института товарищу довольно неприветливо:
— Вы из горкома комсомола? К сожалению, у меня нет времени на разговоры с вами.
— Я не из горкома, а просто студент первого курса.
— Тогда запишитесь на прием в канцелярии.
— Времени на это нет. У нас студентам буквально жрать нечего…
— Вы ошибаетесь, все студенты — и даже имеющие невысокие оценки — получают карточки по рабочей норме.