Переход
Шрифт:
Со стройматериалами именно для зданий этого проекта было все просто: три верхних этажа из четырех вообще строились из «упрощенного прессованного кирпича», то есть из того, которых делался на обычных прессах, обеспечивающих давление всего тонн до пяти. Правда, чтобы такой кирпич превращался в камень, нужно было в землю еще и цемента процентов пять подсыпать, а для совсем уже хорошего результата — и мелкую угольную золу, но при этом грунт можно было брать для работы любой, а не только лишь с содержанием глины меньше трети.
А вот с рабочими — здесь нужны были в основном прессовщики этого кирпича и носильщики (с подъемными кранами было все же еще очень
И только перед ноябрьскими праздниками, когда Лихачев через Бурденко достучался с этой проблемой до самого товарища Сталина, дело сдвинулось с мертвой точки. Причем сдвинулось очень существенно: Георгий Михайлович Попов, получив от Сталина втык по партийной линии как секретарь МГК партии, роздал по нисходящей втыки уже как председатель горисполкома, причем втыки были такой силы, что еще до декабря на участке были проложены и канализация, и водопровод, причем трубы были заведены и в фундаменты строящихся зданий. Небольшая проблема осталась относительно электричества: московские энергетики просто не могли понять, почему в четыре относительно небольших дома нужно подавать так много электроэнергии (да и, откровенно говоря, не знали, откуда столько электричества вообще взять). Но этот вопрос — после того, как вообще о его существовании узнал, Алексей тоже взялся решить «своими силами». Не сразу, но из-за задержки в строительстве сдача общежитий в эксплуатацию вообще переносилась на весну, так что время было. И было его достаточно…
Перед началом зимней сессии Андрей Гаврилович поинтересовался у преподавателей педиатрического факультета, как они оценивают «первокурсника Воронова» — и получил очень удививший его ответ:
— Вы считаете, что он слишком много времени тратит на подработку? Напрасно, учится он неплохо, возможно, что сессию сдаст на «отлично». А работаю у нас почти все студенты, все же у студентов лишних денег никогда не бывает. Воронов, конечно, несколько с этим и перебирает, но в клинике говорят, что такого санитара у них давно не было. По крайней мере умеющего делать довольно сложные операции — так точно не было, а тот случай в клинике… по крайней мере шум поднимать они не стали.
— Какой конкретно случай?
— Ну когда привезли мужчину, под трамвай попавшего. По хорошему следовало бы, конечно, ампутацию провести, но раз пациент жив и даже почти уже здоров…
— Ну да, конечно, если жив и здоров… Значит, ему дежурства в клинике учиться не мешают? Тогда не станем ему мешать…
Алексей работать устроился санитаром в приемном покое институтской больницы, на ночные дежурства. В «прошлой реальности» на курсах интенсивного обучения в Академии Дзержинского его научили, как можно высыпаться за четыре часа в сутки, так что ночные дежурства
В тот день дежурить ему выпало вместе с работавшей там же третьекурсницей, которая еще в войну успела поработать в качестве медсестры в госпитале. Операционной сестры — и поэтому приведенному в клинику парню очень сильно повезло. Хотя когда парня закатили в приемный покой, девушка с грустью сказала:
— Да, ту только ампутация и остается… беги, буди хирурга!
— Щяз, прям все бросил и побежал! На улице мороз, конечность еще может восстановиться, а пока хирург проснется и в себя придет, будет уже поздно руку обратно пришивать. Да не дергайся, я такую операцию вообще в окопе делал, раз пять подряд… становись, ассистировать будешь. Тут все и не особо сложно, только муторно и противно… но мы же заранее знали, на что подписывались. Делать будем под… там вроде закись азота была? Ну, на счет три — поехали!
Девчонка вообще-то училась на терапевта, но военные навыки она еще не растеряла — и через полчаса, когда разбуженный кем-то еще дежурный хирург вбежал в операционную, все уже закончилось — о чем Алексей ему и сообщил:
— Можете обратно спать идти, мы закончили. Там самое сложное было артерии и вены соединить, но это мы умеем. Было бы неплохо парня пять дней еще на антибиотиках подержать. Есть в клинике пенициллин?
— Есть немного…
— Думаю, ему по сто тысяч единиц трижды в сутки внутривенно… но это уже у специалистов спрашивайте, я свою работу закончил.
— Твоя работа — это меня вызывать!
— Моя работа, как и ваша — людей спасать. Что в такой ситуации делать надо, я, пожалуй, лучше вас знаю — просто потому что подобных операций точно больше вас провел.
— А вот это ты, парень, ошибаешься, я в войну…
— Не сомневаюсь, что и вы в войну героически трудились на фронте. Но на фронте в таких случаях просто проводили ампутацию, а в лесу у нас другие приоритеты были. И не потому, что мы хоть чем-то лучше вас были, а потому, что инвалидов в лесу пришлось бы просто пристрелить: там инвалиды не выживают. И давайте не будем припираться: операция закончилась, и вроде закончилась удачно — а если я что-то и напорол, так после того, как все срастется, можно и корректирующую операцию сделать…
— Слушай, парень, а посмотреть на твоих пациентов можно? Если ты придумал, как после травматической ампутации…
— Оля, сделай доброе дело, принеси чайку, желательно очень сладкого — а то у меня уже руки дрожать стали от усталости, — очень вежливо попросил Алексей, а когда девушка вышла, он ответил на вопрос хирурга:
— Нет, на моих пациентов поглядеть нельзя. Нет у меня сейчас живых пациентов.
— То есть этого парня…
— Я в лесу на фашистах тренировался. Не из садизма, а чтобы вот таких, как этот парень, спасть при необходимости.
— То есть ты немцев специально…
— Не немцев, а фашистов. Предателей в основном. Я их специально из винтовки в ад отправлял. А если кто-то из них не сразу туда попадал, то зачем добру пропадать? И не надо на меня так смотреть, вы просто не знаете, что они на оккупированных территориях творили. Из моей деревни я один остался, да и то потому, что в лес за грибами ушел, а остальных убили так… Хотя вам лучше и не знать об этом, а то ночью спасть не сможете. Да, пенициллин-то где? Этот наш парень ждать не может…