Перехватчики
Шрифт:
— Ты что-то хотел сообщить, — напомнил я мотористу, поздравив его с успехом.
— Совсем забыл! — Брякин опять приложил ладони ко рту: — Внимание, товарищи! — он сделал паузу, словно прислушиваясь, не произойдет ли нового взрыва. — Внимание, товарищи! Это касается прилетевших. Ваши жены и дети подняли бунт. Прошу закругляться и следовать к шлагбауму.
— Наши жены? Они здесь?! — воскликнул Лобанов. Но на его шутку никто не откликнулся.
— Они ждут с утра.
Летчики наскоро
Я стал прощаться с товарищами.
— Мы забыли поздравить вас… — Лерман улыбнулся.
— Она тоже там, — как о чем-то обычном сказал Брякин.
— И ты молчал! — Я отдал ефрейтору шлемофон, потому что в нем со своим круглым лицом был больше похож на девушку, и попросил фуражку. И сразу три головных убора представили товарищи перед моими глазами: выбирай любой.
— Поправь воротник у куртки! — крикнул мне вдогонку Кобадзе. — И не забудь поцеловаться.
За спиной у меня засмеялись. Но мне было не до смеха. Я волновался.
С МИЛОЙ РАЙ И В ШАЛАШЕ
— А теперь закрой глаза, крепко-крепко, — Люся взяла меня за руку и потянула вперед. Открывались и закрывались двери, щелкали выключатели, скрипели половицы, гремели ведра. Пахло вывешенным для просушки бельем, теплом давно обжитого жилья, жареным картофелем, прохладой, которая бывает в полуподвальных помещениях.
Мы остановились. Люся взволнованно дышала:
— Ну теперь можешь смотреть.
Я открыл глаза. Со всех сторон нас окружали стены. Я мог, пожалуй, если бы расставил руки, дотянуться до них. Я ничего не видел, кроме этих настоящих, оклеенных газетами стен и счастливых сияющих глаз.
— Тебе нравится?
— Очень, — не задумываясь, сказал я, хотя с улицы наш ветхий домишко с нелепо прилепившейся новенькой терраской не вызвал во мне восторженных чувств. — Это наша?
— Наша.
— Только наша с тобой?
— Только!
— Как здорово! — Я притянул Люсю к себе и стал целовать в глаза, в щеки, в нос, в подбородок.
Люся положила тонкие смуглые руки на мои Плечи и, слегка откинув голову и крепко зажмурив глаза, улыбалась тихой счастливой улыбкой.
Потом я стал рассматривать Люсино лицо, милое, свежее, нежное и такое родное.
— Не смотри на меня так, — сказала она, не открывая глаз. — Я, наверно, очень подурнела. Похожа на мулатку.
— Моя мулатка! Я только сейчас заметил веснушки у тебя на носу. Или его забрызгали, когда красили террасу?
— Вот видишь…
— Они едва-едва проступают и очень идут тебе. Они как драгоценное украшение.
Мне нравился ее тонкий овал лица с золотистым пушком на смуглых
Люся открыла глаза и стала поправлять волосы.
— У тебя очень усталое лицо, — она провела ладошкой по моей щеке, словно хотела разгладить ее. — А я держу тебя посреди комнаты одетым. Тебе надо умыться. Сейчас я тебя буду кормить.
Она подошла к стоявшему у стены кухонному столу, на котором красовался огромный букет полевых цветов, и стала извлекать оттуда разнокалиберные тарелки.
Я огляделся и только теперь заметил старую высокую кровать с большими потускневшими никелированными шишками на спинках и книги, лежавшие пачками прямо на полу. Около стола стояли стул с потертой клеенчатой обивкой и табуретка. Других вещей в комнате не было.
— Это тоже наше? — я потрогал кровать. Она сердито загудела пружинами, выпиравшими из матраца.
— Приложение к комнате. И тоже не бесплатное. — Люся достала из-под кровати бутылку цимлянского.
— Плата за музыку по таксе?
Люся стукнула меня по спине и выскользнула из комнаты.
— Иди-ка лучше умойся. А я тем временем поставлю чайник на плитку.
Я вышел, за ней на маленькую, заставленную горшками и кринками кухоньку. Над плитой висела полка, и на ней спали сразу три кошки. В уголке приютился маленький глиняный умывальник.
Умываться было неудобно, я забрызгал пол и, увидев висевшую на ящике тряпку, стал вытирать его. Люся всплеснула руками:
— Вот бы увидела хозяйка, как я встречаю муженька! — Она покосилась на обитую войлоком дверь. — Ну-ка дай сюда и отправляйся в комнату.
Она вернулась с чайником. Я подхватил его у Люси из рук и стал снова целовать ее.
— Мы же ошпаримся, Леша. Ну подожди немножко. Я ждал целых полгода и больше не хотел ждать.
— Ты нетерпеливый, как ребенок. Ведь мы не расстаемся.
Но я уже не мог оторваться от Люси. И она это скоро поняла. Ее руки обхватили меня за шею. Она горячо зашептала мне:
— Я боюсь. Это очень страшно?
— Нет, это совсем не страшно, — говорил я, хотя меня уже всего пронизывала мелкая дрожь.
— Нет, это страшно. Лучше немножко выпьем, — она смущенно улыбнулась и пошла к столу.
— Ну хорошо, — я потерял всю свою смелость и искренне обрадовался ее предложению.
Мы сидели за столом один напротив другого и разговаривали о всяких пустяках.
— Лешка, ты пьешь уже третью рюмку и очень мало ешь, — Люся потянулась за бутылкой. — У тебя покраснели уши, и сейчас, наверно, начнет краснеть кончик носа. Не смей больше. Я тебя сейчас же разлюблю.