Перехватчики
Шрифт:
— Что ты хочешь сказать?
— Смотрите, — он отошел в сторону, — только не двигайте рычагом.
Я присел на корточки и посмотрел на лопатку, которая стояла напротив трубки теодолита. Трещина была величиной в несколько миллиметров.
Брякин подозвал техника, и тот тоже осмотрел лопатку. Сомнений быть не могло, ефрейтор обнаружил трещину. Через минуту об этом знали все.
Пришел Одинцов, осматривавший в соседней эскадрилье самолеты. Он надел принесенный ему старый комбинезон, отдал фуражку Брякину и полез в сопло, чтобы вблизи убедиться в достоверности
Через несколько минут инженер выбрался из сопла и подал Брякину руку:
— Благодарю вас, ефрейтор, за добросовестное и серьезное отношение к делу. Но это, к счастью, не трещина, а всего-навсего легкий царапок. Двигатель менять не нужно. Но вы так и впредь действуйте.
У всех отлегло от сердца. Я тоже поблагодарил ефрейтора. Он растерянно улыбнулся.
— Эй, сколько времени? — спросил у Брякина проходивший Абдурахмандинов. — Покажи награду.
Брякин отвернулся и стал отвинчивать теодолит. Он все-таки думал, что получит часы. И тогда меня будто кто-то под локоть толкнул. Я снял свои часы и протянул их Брякину.
— Носи на здоровье. Заслужил.
Я вдруг вспомнил, что эти же слова сказал и Герасимов, когда дарил мотористу за усердную службу хронометр. Герасимов считал, что имеет право наградить своего моториста. А я уж и подавно имею — я пытался найти оправдание собственному поступку. И я нашел его. По крайней мере, мне так казалось.
Брякин смотрел на меня с удивлением, спрятав руки за спину.
— Ведь царапина могла быть и трещиной, — сказал я. — И тогда я смог бы потерпеть аварию, а может, и катастрофу.
Брякин замотал головой.
— Не возьму.
— Но почему? Я хочу отблагодарить тебя за добросовестное выполнение обязанностей.
— Спасибо, а часы не возьму, — он отошел в сторону, чуть-чуть сконфуженный и растерянный.
Я был тоже в замешательстве, но чувствовал, что настаивать бесполезно.
— Ладно, — я положил часы в карман.
К самолету стали подходить техники и механики из других эскадрилий. Столпились вокруг моториста, добродушно посмеивались.
— Смотри-ка, Брякин-то стал трибуной передового опыта.
— Вы чего? — спросил я.
— Инженер сейчас будет нас просвещать. «Показательные занятия», — подумал я. Одинцов любил учить на примере других. Я с гордостью посмотрел на Брякина, который теперь полез под плоскость. Ефрейтор не хотел, чтобы на него обращали внимание, и нашел себе другое дело: стал подвинчивать шурупы на обтекателях — они всегда отходили от обшивки, когда понижалась температура.
Потом начался самый обыкновенный технический разбор, и инженер стал говорить о бдительности,
— На месте летчика я бы не очень вам доверял. Или:
— Вам придется устроить дополнительный экзамен. Когда все разошлись по самолетам, Одинцов спросил:
— Как вы думаете, если мы сделаем Брякина механиком?
— Я — «за». Парень старается.
— Ну и отлично. Оставим его на вашем самолете. Он поманил Брякина пальцем:
— Значит, так: на той неделе мы примем у вас и еще у некоторых мотористов зачет по конструкции и эксплуатации самолета и двигателя. Сдадите — будете механиком. Идите готовьтесь.
— Есть, — Брякин взял под козырек.
— Вы помогите мотористу, — обратился инженер к Мокрушину. — Поднатаскайте его.
— Он уже замучил нас, — улыбнулся Мокрушин. — И меня, и лейтенанта Простина, и техника звена.
— Ну тогда будет все в порядке. Вот ведь как часто получается, — сказал мне инженер с видом человека, который словно только сейчас открыл для себя какую-то истину. — Когда человека ругают — не помогает. А станут ему доверять — и дело пойдет на лад.
— Доверие окрыляет.
— «Окрыляет» — это вы хорошо сказали. Ну что ж, — он улыбнулся, — люди, которые имеют дело с самолетами, должны быть окрыленными.
Вечером к нам зашла жена Семенихина — Варвара Васильевна, приземистая, грузная и такая же, как муж, бойкая и говорливая, с множеством родинок на щеках и подбородке. Дома были Люся и мама. Пили чай.
— Хочу посмотреть, как устроились. — Она присела на тахту и надавила руками на серебристую обивку, стараясь сжать пружины. — Практичная вещь! А то ваша кровать стояла как катафалк, простите меня за такое сравнение. — Было видно, что Варвара Васильевна не случайно зашла: и платье надела выходное и лакированные туфли на толстых, как чайные чашки, каблуках.
Люся пересела на валик тахты, а хозяйкин стул освободила для Варвары Васильевны.
— Садитесь — чайку с нами…
— Ну что ж, не откажусь. Люблю чай.
— Вам покрепче?
— Можно. О, да у вас и мое любимое варенье. Принимая от мамы блюдце с вареньем, Варвара Васильевна сказала:
— У меня и к вам дело, Анастасия Самойловна. Это насчет фруктовых деревьев. Женский совет полка решил учесть ваш добрый совет. Не подскажете ли нам, какие сорта яблонь и груш лучше посадить?
— Я бы вам присоветовала пригласить настоящего садовника, и желательно из здешних мест, — ответила мама. — Чтобы при подборе пород и сортов климат учел, природные условия, зимостойкость, скороплодность. Хотите, я схожу в колхоз и узнаю там все?
— Ну, нам неудобно вас эксплуатировать.
— А чего неудобно-то! Чай, о своем интересе буду речь вести, — она посмотрела сначала на меня, а потом и на Люсю. — Завтра с утречка я и наведаюсь туда, а потом поговорим.