Перехватчики
Шрифт:
Постороннему чело-веку могло бы показаться, что в домике сидят не летчики, а школьники или не очень серьезные студенты-первокурсники.
В самом деле, ну чего без конца хохочут, особенно вот этот большеротый, с тонкой мальчишеской шеей и неистощимым весельем в глазах? Ну какой это летчик! Но Приходько был неплохим летчиком. Иначе ему не доверили бы такую совершенную машину. И все остальные были не хуже его. А что касается таких вот, на первый взгляд пустеньких, разговоров, то они помогали нам справиться с волнением, которое все больше и больше овладевало
«Только бы добраться до кабины, — думал я. — Увижу, что все на месте, что все мне знакомо до мелочей, и успокоюсь».
Прибежал дежурный по аэродрому.
— Ну а вы что, особого приглашения ждете, именинники?
— А в чем дело? — Лобанов прищурился и перестал полировать ногти.
— Идите к Александровичу.
— Хлеб за ртом не ходит.
Мы засмеялись. Нам уже изрядно надоел со обоими расспросами о здоровье и самочувствии полковой эскулап. Перед полетами он непременно обходил каждого и спрашивал, нет ли у нас жалоб на что, не утомлены ли, какое настроение, и все старался вызвать на откровенный разговор.
А с недавнего времени ему показалось этого мало. От назойливых и, как нам казалось, совершенно ненужных опросов он перешел к тщательным предполетным и послеполетным осмотрам.
Мы должны были раздеваться до пояса и подставлять для выслушивания и ощупывания грудную клетку и живот. Он заглядывал нам в рот и глаза, измерял температуру и кровяное давление, заставлял вытягивать руки и приседать.
— Он думает, что мы морские свинки, а не летчики, — возмущался Лобанов. — Пользуется нашей покладистостью и делает все, что хочет, будто не он для нас существует, а мы для него. Я уверен, он ставит опыты для какой-нибудь диссертации. Нет, вы как хотите, братцы, а я не пойду. Скажите ему, мол, жив и здоров, посылает вам физкультпривет.
Мы стайкой двинулись к домику, где размешалась резиденция врача. Лобанов запел у нас за спиной, фатовато отставив ногу:
Я ускользнул от Эскулапа, Худой, обритый, но живой.В это утро Александрович был особенно внимателен к нам и от фельдшера, который помогал ему, требовал того же. Он даже составил для него специальную инструкцию предполетного и послеполетного осмотра, повесил на стену таблицу субъективных и объективных признаков утомления.
Первым осматривался Шатунов. Врач крутил его и так и этак, качал головой, задумывался, а потом вдруг сообщил, что не может допустить Михаила к полетам.
Мы от удивления даже рты раскрыли. Этого крепыша с грудью, как колокол, и вдруг не допустить!
Но, к еще большему удивлению, Михаил даже не стал возражать. Молча надел куртку и вышел.
— Что с ним? — спросил я Александровича.
— Переутомление. Вы живете вместе. Мне надо у вас спрашивать, что с ним? Недавно пришлось даже высотный костюм на нем заново подгонять — похудел. Почему?
Я пожал плечами.
— Как он живет с женой?
— Бывает и такое.
— А из-за чего?
Не так-то легко было ответить на это. Вот мы с Люсей живем вроде хорошо, а тоже иногда… А из-за чего? На другой день даже и не вспомнишь.
В самом деле, из-за чего недавно его Жанна шумела на всю квартиру? Ах да, вспомнил. Жанна добилась того, что Шатунову дали новую комнату.
Я слышал, как перед этим она говорила Люсе на кухне:
— Сегодня на всякий случай не буду ресницы красить. Пойду к замполиту хлопотать насчет комнаты. Может быть, придется пустить слезу.
Да, у Жанны Хвостиковой ни от кого не было секретов. Она даже не постеснялась сказать Люсе, что поймала Мишку на крючок.
— А что, раз он мне нравится! Никогда нельзя упускать того, что можно удержать.
Так ее учила какая-то подружка Беллочка.
Для меня все-таки оставалось загадкой: как мог ей понравиться именно Мишка? Тюленистый с виду парень с белесыми глазами. Неужели эта недалекая девушка сумела увидеть в Шатунове то, чего не замечали более серьезные женщины?
Пока Шатунов был на аэродроме, Жанна даже перенесла в новую комнату свои вещи. А вечером выяснилось, что эта комната сначала предназначалась технику с ребенком. Шатунов сгреб вещи жены в охапку и перетащил обратно.
— Мы еще успеем, — сказал он. — А технику нужнее.
Жанна не ожидала этого. Он был всегда таким покладистым — и вдруг! Как видно, она совсем еще не знала своего мужа. А мы-то его знали. Уж если Шатунов сказал «нет», так умрет, а не возьмет слова назад. Это не Лобанов, у которого на неделе было семь пятниц и который мог два раза на день менять решения.
Нет, если бы Жанна получше знала мужа, она не стала бы ему устраивать скандал, потому что это было бесполезно.
— Я не могу жить среди двоих мужчин, — говорила она. — Я должна наконец чувствовать себя дома, а не на вокзале.
Шатунов немного послушал ее, а потом взял с тахты подушку и пришел к нам.
— Пустите?
— Конечно. Места хватит на полу. Матрац есть. Шатунов долго не мог заснуть. Ворочался, вздыхал.
— Не переживай, — сказал я шепотом, чтобы не разбудить Люсю.
— Очень разные мы, — ответил он тоже шепотом и сел. — Колемся.
— Это не беда. Ребенок появится и все углы сгладит. Краем уха я слышал, что Жанна забеременела еще до их женитьбы. Собственно, это-то обстоятельство и заставило Михаила взять ее в жены.
— Никакого у нас ребенка не появится, — он махнул рукой. — Выдумала она.
— Как выдумала?
— А так. Чтобы женить на себе.
Я был огорошен.
— Наверно, ошиблась. Это у них бывает. Разве она могла пойти на такое?
— Да ведь я-то пошел. Я первый поступил подло. И он стал рассказывать, как встретился с Жанной у знакомых Лобанова, как о» и гуляли по ночному городу, он рассказывал ей о далеких мирах, а она слушала с раскрытым ртом. Она впервые встретила человека, который знал об этом, — так она сказала. Потом он пошел провожать ее…