Перекрестки судеб. Леся и Рус
Шрифт:
Щелкает кнопка, выдергивая из воспоминаний. Завариваю чай. Кофе пить отучил меня мой малыш. Мое персональное чудо. Наблюдаю, как кружатся чаинки.
С Корзиным я встретилась неделю назад. Случайно увидела, как он гуляет в парке с сыном. И вдруг поняла, что нам не о чем говорить. Все, что между нами было, испарилось, словно мираж в пустыне. Не было ничего и никого, кроме Руслана. Я не хотела подходить, но Корзин заметил меня, окликнул. И замер, прилипнув взглядом к уже заметному животу. Улыбнулась озорному мальчишке, который
Наливаю заварку, кипяток, размешиваю сахар, обхватываю теплую чашку руками и замираю, так и не сделав ни единого глотка.
Легкий щелчок внутри. Еще один и еще. Едва уловимые. Словно в животе надуваются и лопаются мыльные пузыри. Нежно и щекотно. Не может быть! Дрожащими руками ставлю на стол чашку и прикладываю ладони к округлившемуся животу. Закрываю глаза и, кажется, даже не дышу. Мне не могло показаться.
— Ну же, малыш, я знаю, что это ты.
Хоп…
Толчок в ладонь. Сильный такой, уверенный. Спустя удар сердца снова. Хоп…
Растягиваю губы в улыбку. Настоящий мужчина. Теперь никаких сомнений.
— Привет, Славка, — шепчу сорванным голосом. И по коже растекается негой волшебное ощущение нежности. За спиной нашариваю стул и сажусь, затылком упершись в стену.
Все, хватит! Хватаю со стола телефон, набираю номер. Длинные гудки раздражают, но сонный голос Роднянского дико радует.
— Миша, — почти кричу, потому что больше нет сил выдерживать это проклятое расследование. — Мне нужно срочно уехать.
— Лилина, ты на часы смотришь хоть иногда? Три часа ночи на минуточку.
— Огнева я, Миш, — поправляю со вспыхнувшим в каждой молекуле куражом.
— То, что ты Огнева, не отменяет, что сейчас ночь на дворе, и я сплю.
— Плевать, — отметаю его бурчание с тихим смехом. — Мне нужно уехать. Сможешь устроить?
Я бы давно уехала, но прокурор уперся, что я должна присутствовать на каждом заседании, которые все время почему-то переносились и переносились. Похоже, не видать этому конца. А я очень хорошо знаю, как можно годами затягивать процесс. У меня нет на это времени.
— Завтра заедешь, оформим документы, и вали на все четыре стороны.
— Серьезно? И прокурор отпустит?
— А мы спрашивать не будем. Ты не на подписке. Будет повестка, приедешь. Думаю, твой благоверный тебя на личном самолете доставит.
— Не доставит, — парирую я. — Мне нельзя летать, Миш.
— Считай, что я ничего не слышал, Огнева. Главное, убедить прокурора.
Убедил. Не знаю, как, но смог. И в полдень я уже сижу в вагоне поезда и
Глава двадцать вторая: Рус
И каждый рисунок мой —
Признанье тебе в любви…
Марк Тишман «Я рисую»
Четыре недели. Проклятые двадцать восемь дней, когда мне хочется не только убить каждого идиота, угробившего мой проект, но и сдохнуть самому. Надо же додуматься использовать для опорных балок изъеденное насекомыми дерево. Да оно же у меня в руках рассыпается! Хорошо, крыша рухнула, когда в здании были только рабочие, а не сотня-другая детишек. Построили, мать его, детский центр!
Рычу, сжимая кулаки, и тут же матерюсь от боли в пальцах. Смотрю на свою «железную» руку. Девять штифтов, мать их. Она и по ощущениям тяжелая, что та балка, раздробившая к чертям все кости.
Все тело такое, словно по мне бетоноукладчиком проехались. Выдыхаю рвано.
— Ты жив и это главное, — говорит уставший Кот. Проводит рукой по отросшим волосам.
Слова звучат как сквозь вату. Боль размывает сознание. Смотрю на прошитую штифтами свою руку. В каждом пальце торчит эта металлическая дрянь. В каждом пальце рабочей руки.
— Как… — облизываю пересохшие губы. — Как Богдана?
— Волнуется. Рвется к тебе, и позвонить маме.
— Нет, — порываюсь сесть, но боль рвет мышцы. Сашке нельзя звонить. Ей нельзя волноваться.
— Лежать! — рявкает Кот. — Стас тебя не для этого вытягивал!
Стас…Беляев приехал три дня назад по моей просьбе. Привез гениального инженера, чтобы проверить безопасность нашего…моего детского центра. Проверил, твою мать!
— Как…он?
Помню, как он налетел на меня за секунду до обрушения. Благодаря ему я сейчас живой и относительно целый.
— Два придурка, — хмурится Кот. — У одного дочь и беременная жена. У другого…
— Дури слишком много, — хриплый голос от дверей.
И следом:
— Папа, — всхлипывающий голос Богданы. Поворачиваю голову на голос.
Она переминается в пороге, ее маленькая ладошка в руке Стаса. Окидываю беглым взглядом Беляева: ссадины на лице, рука на перевязи и на одну ногу не становится. А в остальном…живой и хорошо уже.
Ловлю взгляд дочери. В ясной зелени стоят слезы.
— Все хорошо, Звездочка.
Эти слова словно спусковой механизм. Она налетает на меня маленьким тайфуном и только каким-то чудом не задевает сложную металлическую конструкцию, сращивающую кости, мышцы и прочую хрень, что позволит мне если не рисовать, то хотя бы работать. Остаться инвалидом – не для меня. У меня дочь и…сын. И хоть Сашкин гинеколог сказала, что пол еще не установить, я точно знаю – пацан. Нашей рыжей девчонке нужен защитник.
— Я…так испугалась, — всхлипывает моя Звездочка, обнимая за шею и прижимаясь влажной щекой к моей щеке. — Маме позвонила.