Перекрестки судеб. Леся и Рус
Шрифт:
Все внутри холодеет от этой мысли. Позвонила. Черт! Ей ж нельзя волноваться. И летать нельзя. А Сашка…
— Я ей ничего не сказала, — Богдана садится на край кровати, ладошками растирает слезы.
— Умница. Вот снимут с меня эту штуку, — Богдана смотрит на штифты так, словно самого страшного монстра увидала. — И сделаем ей сюрприз. Да?
— Да.
— Только, знаешь, — говорить трудно. От наркоза мутит и Кот явно не одобряет мою разговорчивость, но нужно рассказать Богдане о будущем брате. — У тебя скоро будет братик или сестричка. Ты не против?
— Откуда ты знаешь? — удивляется
Стас фыркает в дверях. Кот тихо смеется.
Кажется, сейчас я стал копией своей изумленной дочери. Но она, видимо, мое удивление за что-то другое, потому что тарахтит тут же.
— Мне мама рассказала в тот самый день.
Тот самый день — день, когда Воронцов отдал мне дочь. Сам. И совсем не потому, что я мог сломать его жизнь на раз-два с теми доказательствами и свидетелями, что раздобыл Рощин. А потому, что так хотела Виктория. Оказалось, он действительно ее любил. И не убивал. То, что Богдана приняла за убийство – было несчастным случаем, который Воронцов выдал за самоубийство. По крайней мере, именно так оценил Рощин признание Воронцова. Но тогда все выглядело иначе для маленькой перепуганной девочки. И расскажи она кому-нибудь, его бы просто уничтожили вместе с карьерой. И он сделал то, что сделал: превратил Богдану в аутистку и спрятал от всего мира. Надеялся, что похоронил секрет о происхождении Звездочки вместе с женой, которая докопалась до правды. Которая хотела найти меня. И нашла. Даже спасла в какой-то степени, попросив своего друга Марка Котова об одолжении. И Кот, который дружил с Викой еще со школы, не смог ей отказать.
— Обставила тебя дочурка, Рус, — смеется Стас.
— Вот же… — пытаюсь злиться, но не получается. — Почему не рассказала? — знал бы тогда, хрен бы уехал без нее.
— Мама сказала, это наш секрет.
Шпионки, епрст.
— Да, Богдана, с тобой хоть сейчас в разведку, — поддерживает веселье Кот. — А сейчас домой. Отцу нужно отдыхать и начинать думать головой.
Богдана чмокает меня в щеку и на удивление покорно топает за Марком. Остаемся только мы со Стасом.
— Спасибо, — хриплю, когда он подходит к моей койке.
— Обращайся, — ухмыляется. — Ты просто как Баки Барнс, — скалится, изучая мою истыканную штифтами руку.
— Не знал, что ты фанат комиксов.
Растирает подвязанную руку.
— Одна из моих немногочисленных слабостей. После жены и детей.
Киваю, устало прикрыв глаза.
— Стас, — останавливаю его в дверях. — Как ты понял, что…
— Ева любит меня?
Киваю. Реальность медленно ускользает. Слабость берет свое.
— Она приручила моих демонов…
Я смотрю на свою руку, прислушиваюсь к себе и понимаю Стаса. Сашка стала моей слабостью, моим уязвимым местом и вместе с тем силой, что столько лет день за днем вытаскивала из темноты. И демоны, наконец, заткнулись. Рядом с ней раз и навсегда. Как и сказал Стас – она приручила моих демонов. Нет, не истребила. Просто они больше не имели надо мной власти. А я уехал, оставив ее одну. Предоставив ей право выбора. Дурак.
Похоже, придется нарушить свое обещание.
Мой док сказал, что штифты снимут не скоро. За это время моя Земляничка родить успеет…без меня. Черта с два.
Встаю
— Баки герой, — звенит позитивом голос дочери в голове. — И ты герой.
С легкой руки Беляева прозванный «Баки Барнсом». И Богдану уже на комиксы подсадил.
Улыбаюсь, воспоминаниями разгоняя дрянное настроение. Беру с тумбочки телефон, набираю секретаря с просьбой заказать билеты на самолет. Нужно забирать свою Земляничку как можно скорее. Иначе я просто рехнусь без нее.
— Далеко собрался? — мягкий голос перебивает меня, когда я надиктовываю Хельге данные Богданы. Опускаю здоровую руку и медленно оборачиваюсь.
Она стоит, спиной упершись в запертую дверь. В глазах цвета весны буря эмоций, на искусанных губах дрожащая улыбка. Медные волосы тугими локонами лежат на плечах, струятся по груди, немного не доходя до…
Сглатываю, взглядом прилипаю к ее округлившемуся животу. На ней обычная рубашка и просторные брюки, которые только подчеркивают ее беременность. Кажется, я боялся рехнуться без нее. Черта с два. У меня крышу сорвет, если я прямо сейчас не коснусь ее. В два шага сокращаю разделяющее нас расстояние, замираю в полувздохе от женщины, что пахнет грушей и летом. И я с жадностью втягиваю ее аромат. Запах жизни, которая расцветает под ее сердцем. И счастья, искрящегося на дне ее зеленых глаз.
— Ты… — начинает она, но тут же прикусывает губу, когда смотрит на мою руку.
— Не смей, — перебиваю ее глупые мысли. — Даже думать ничего не смей. Тебе нельзя, слышишь?
Она кивает и вдруг тихо смеется.
— Я нашла твой подарок, — вынимает из-за спины руку, на пальцы которой надеты салатовые пинетки с вышитой буквой «с». — И видела твое признание.
— Была на выставке?
Кивает часто-часто. Я все-таки забрал у Алекса свои картины и готовил выставку, в центре которой – она. Моя боль. Моя мечта. Мое чудо. Моя женщина. Моя жена. Моя Сашка. Моя.
— Рад, что тебе понравилось.
— Когда ты узнал? — переступает пальцами в пинетках по моей руке, плечу, замирает у шеи.
— Три недели назад. На следующий день, как закончил «Рассвет».
Рассвет – не просто картина, почти пророчество. На ней моя Земляничка: стоит вполоборота, ее медные волосы отливают золотом в лучах встающего солнца, а тонкие пальцы лежат на животе, где бьется маленькое сердечко. На Рассвете я написал беременную Земляничку. А утром позвонила ее гинеколог и сообщила, что я скоро стану отцом. Во второй раз.
— И не позвонил. Ни разу не позвонил.
— Я не мог.
— Дурак. Какой же ты дурак.
— Нет, — тяну губы в улыбку. — Я Баки Барнс. Человек – железная рука.
И щелкаю ее по носу, срывая с губ тихий смех. А следом громкое: «Ох…»
— Что? Где болит? — почти рычу, когда она снова кусает губы и закрывает глаза, словно пережидает…что? Приступ? Что?
Сойти с ума очень легко. Можно рехнуться в одно мгновение, когда ничерта не понимаешь. Или когда она улыбается так, что подкашиваются ноги, а потом кладет мою ладонь на свой живот и…