Перекрестки судеб. Стася и Тим
Шрифт:
Я шла за ним следом, босыми ногами увязая в песке. Шла во мраке сгущающейся ночи, пытаясь запомнить его твердую походку, широкий разворот плеч. Не отставая и не нагоняя. Чувствуя странную эйфорию, как будто глотнула воздуха после удушья. Улыбаясь впервые за много месяцев и напевая: «А нам все равно, а нам все равно…»
Он свернул за угол дайвинг-клуба, а я столкнулась с Мариком…
Обжигающий порыв ветра заставляет зажмуриться и сильнее вжаться в шершавый ствол, обхватив себя руками.
— Марик, я не пойду, —
— Не понял. Кнопка, я тебя не узнаю, — придвигается ко мне, ладонями упершись в дерево выше моих плеч. — Где та смелая девчонка, что с акулами плавала, а?
— Утонула в Тихом океане, — вздыхаю, как о безвозвратной потере.
— Головой не приложилась, не? — пропуская мимо ушей мою реплику, прикладывает ладонь ко лбу. Я резко откидываю голову назад и больно ударяюсь затылком о ствол. Шиплю, закусив губу. А Марик сочувственно качает головой, но в его глазах искрится смех. — Точно, приложилась. Поди еще и солнышком напекло.
— Ночь уже на дворе, — и словно в унисон моим словам застрекотали цикады.
— Вот именно: ночь на дворе, а ты выпендриваешься, как принцесса на горошине, — теперь он сердится. — Вот не сможешь ходить, что я Захару скажу? Он с меня три шкуры сдерет.
Захар Зорин — мастер спорта по дайвингу и владелец клуба, где я тренируюсь, — ребят гоняет в хвост и в гриву, разлада дисциплины не терпит, но ко мне относится как-то по-отечески. И единственный из всех ребят-спортсменов знает обо мне если не все, то родословную точно.
— Марик, ты преувеличиваешь, — морщусь, неудобно поставив стопу, тут же вспыхнувшую огненной болью. — Ты же не виноват, что все так случилось. Только я и эти чертовы каблуки.
— Как будто ты Захара не знаешь, — не уступает Марат.
Знаю. И знаю, что достанется по первое число не только Марату, но и мне, несмотря на всю чемпионскую доброту Зорина. Вот только страх, тугим узлом скрутившийся в солнечном сплетении, перевешивает все здравые аргументы.
— Я не пойду, Марик, — упрямлюсь, вцепившись пальцами в кору дерева.
— И не надо, — соглашается он, чтобы спустя мгновение одним неуловимым движением подхватить меня под коленки и перекинуть через плечо.
Я не визжу, не брыкаюсь, даже укусить этого говнюка не пытаюсь – а смысл? Я что назойливый комар, только дискомфорт доставлю, но Марата не остановлю. Такую груду мышц остановит разве что груда мышц втрое больше. А я, увы, ему и до плеча не достаю, что уж говорить о комплекции. Поэтому я просто вишу вниз головой, каждой молекулой ощущая липкий и противный страх.
— Что это ты притихла, кнопка? — настораживается Марат.
— Настраиваюсь на встречу с тем, кто меня едва не переехал, — выдыхаю, поморщившись от неприятной
— Даже не пытайся, кнопка, — хмыкает Марат и ногой толкает, судя по всему, калитку. — Я на твои байки не куплюсь. Знаем – плавали.
Вздыхаю. Надо же, впервые говорю правду, а мне не верят. То ли ложь выходит правдивее – не пойму.
— А если скажу, что влюбилась в твоего доктора, а?
Марат прыскает со смеху, шагая по узорной плитке дорожки, ведущей к дому.
— Тогда поработаю Купидоном, — возвращает он мне игривым тоном. — Привет, Алексей Николаевич, — вмиг посерьезнев, хотя в голосе чувствуется тепло. Так, пожалуй, сын может разговаривать с отцом. С любимым отцом. И от этой теплоты тянет улыбаться. Даже страх затаивается, скрючившись на кончиках пальцев вывихнутой ноги.
— Здравствуй, Марат, — хриплый голос успокаивает. И я точно знаю – он принадлежит не тому, встречи с кем я так до одури боюсь. — Что ж ты так с девушкой…не бережно? — мне кажется, или я слышу смех?
Пытаюсь задрать голову, прогибаюсь в пояснице, чтобы хоть немного рассмотреть того, кого Марат называет Алексеем Николаевичем, и вижу перед собой высокого широкоплечего брюнета в светлых брюках и белой футболке. Он стоит на крыльце, скрестив на груди руки и с улыбкой смотрит на нас. Странный мужчина с мягким светом в темных глазах. Его видно даже в неверном свете фонаря, что освещает крыльцо. Этот не причинит вреда.
— Вредная потому что, — отвечает Марат, удобнее перехватив меня за попу, отчего я невольно вздрагиваю, тут же превращаясь в туго натянутую струну.
— Руку убери, — цежу сквозь зубы. Злость закипает в венах, поднимая к горлу тошноту. — Марик… — но Марат что-то увлеченно рассказывает доктору и явно меня не слышит. А я скольжу руками по его спине, дергаю ногами, пытаясь хоть как-то привлечь внимание Марата. Стучу кулаком, не в силах и звука произнести из-за горького комка в глотке.
А в висках пульсирует елейный голос Удава…на коже горят следы его ладоней…и все нутро скручивает от омерзения. Воздуха не хватает. Хватаюсь пальцами за горло, пытаясь выдрать изнутри хоть немного кислорода. Но его нет. И перед глазами плывет.
— Марик… — сиплю.
— Отпусти, — доносится до меня сквозь голос Удава.
Кто-то перехватывает меня из рук Марата и я вижу его беспокойные глаза. Зажмуриваюсь и зажимаю уши ладонями.
— Не трогай…отпусти…отпусти… — шепчу как заведенная, изгоняя из себя этот мерзкий голос. Рву волосы, царапаю кожу, стирая с себя засосы и синяки.
— Не трогаю! — рвет паутину бреда низкий баритон. — Вот смотри!
Я распахиваю глаза и вижу перед собой словно высеченное из камня напряженное лицо: острые скулы, желваки ходят от злости, хищный прищур, не сулящий ничего хорошего, — и вскинутые вверх ладони в кожаных перчатках.