Перекрёсток двенадцати ветров
Шрифт:
– Давайте поговорим, - кивнул Рат.
– Я, может быть, соглашусь…
…Ратмир раздражённо щёлкнул по банке с "сунаром"[7]. Отец правильно говорил - самые печальные и чёрные мысли, самые глубокие сомнения приходят к тому, кто не спит под утро. Но он же говорил - решил - так не перерешай, сказал - выполняй. И всё-таки Рат снова засомневался, стоило ли ему браться за это дело…
Нет. Не за дело.
За этого клиента.
Под крылом самолёта…
"Финист"[8] постепенно снижался,
Это было вполне естественно - все трое пассажиров относились к самому нетерпе-ливому племени на свете: они были подростками. Хотя, пожалуй, трудно было бы найти на свете более разных людей, чем эта троица - даже странно, что они оказались в одном самолёте, салон которого был обставлен почти роскошно - явно не серийная модель, да и пилоты носили форму, отличавшуюся от формы больших компаний; знак некоторого тщеславия владельца самолёта.
В хвостовой части самолёта аккуратной, если так можно выразиться, грудой лежали туристические принадлежности - новенькие, дорогие. Сразу перед ними, вытянув ноги в умопомрачительных кроссовках (на подошве в четыре пальца, со светящимися полосками и незавязанными шнурками), сидела одетая в новенький германский камуфляж девчонка лет четырнадцати с волосами цвета наваристого борща. Голова девчонки ритмично подёргивалась, но это была не болезнь Паркинсона, а всего лишь плеер. Губы её, накрашенные чёрной с блёстками помадой, украшал кислотно-розовый пузырь жвачки, глаза скрывались за синюшными от теней веками.
Кресло наискось от неё занимал парень на год постарше, тоже одетый в камуфляж, но отечественный. Коротко стриженный, рыжий и слегка веснушчатый, он один всё ещё смотрел в окно, по временам, когда солнце било в лицо, щуря зелёные глаза и морща переносицу. Рукава камуфляжа были закатаны выше локтей и открывали крепкие, жилистые руки с чистой, загорелой, как и на лице, кожей.
И наконец, ближе всех к кабине пилотов, в самом опасном месте[9], занимал третье из четырёх кресел салона ещё один мальчишка, ровесник первого, тоже камуфлированный в немецкое. Он держал на пятнистых коленях включенный ноутбук, но не пользовался им - ладони лежали на клавиатуре, глаза, всё лицо и сама поза юного пассажира выражали недовольство, словно у него разом болит живот, зуб и неудобно сидеть. Если бы кто-то из жителей таёжного посёлка или учеников-учителей зейского интерната вдруг увидел этого мальчишку, то первым делом спросил, наверное: "Рат, ты что?!" А вторым - понял бы, что это никакой не Рат, хотя мальчишка был очень на него похож. Вот только Рат никогда не носил в левом ухе витой "заклёпки", но и никогда не причёсывал так тщательно свои волосы. В общем, можно спутать по отдельности, а если поставить рядом или просто присмотреться - становилось ясно, что это разные ребята…
– Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги, - задумчиво произнёс рыжий, отрываясь от созерцания пейзажа за иллюминатором. Облитая борщом девчонка выверенным движением отключила сидюшник и, открыв зелёные глаза, уточнила:
– Чё сказал?
–
– Песня такая была, говорю. Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги. Красиво.
– Отстой, - отреагировала девчонка.
– Я думала - приплыли, наконец. Ваще скука задолбала.
– Свет, - не поднимая глаз от лежащих на клавиатуре рук, сказал похожий на Рата, - самолёты летают, а не плавают.
– А я не Света, а Синти, сто раз повторять?!
– взъерошилась девчонка.
– Да хоть сто один, Светой и останешься.
Рыжий коротко рассмеялся, и "Синти" обратила свой гнев на него:
– А ты ваще молчи! Если б не я - тобой бы тут и не пахло!
– Да я и не претендовал, - спокойно пожал плечами рыжий.
– Я тут, между прочим, тебя охраняю, а так давно бы уже в военно-спортивном лагере был.
– Кому ты упёрся, охранник! Пятнадцать лет накатило, а он всё в войнушку играет, дуб!
– Не в войнушку, а в войну, - рыжий опровергал устоявшееся мнение о людях с его цветом волос, как об агрессивных и вспыльчивых.
– Это первое. А второе - не играю, а учусь. А третье - мне и тут нравится, если честно.
– Тут - это в самолёте?
– по-прежнему не глядя ни на кого, спросил второй мальчишка.
– Тут - это под крыльями. По-моему - здорово.
Глаза поднялись.
– А по-моему - глушь и дикость.
– Это ты, Егор, из-за отца говоришь, - рыжий был серьёзен.
– Или тебя тоже Джорджем называть?
– Лучше Жорой… При чём тут отец? Мне просто тут не нравится.
– Тут - это в самолёте?
– усмехнулся рыжий.
– Тут - это в России, - просветил его Егор, закрывая ноутбук.
– Я не виноват, что на отца накатила ностальгия по этой стране неудачников.
– Чего ж не отказался?
– рыжий продолжал усмехаться.
– Материальное давление. Ультимативные условия, - коротко бросил Егор.
– Ну-ну… Только ты словами не бросайся так широко, а то ведь в лоб отскочит.
– Думаешь, я боюсь?
– поинтересовался Егор.
– Да и ты знаешь, что я прав. Тут остались только хронические неудачники, бездельники, дикари, да ещё упёртые вроде вашего со Светкой отца. Да и у тех дети вон - Синти всё больше.А такие, как ты - вообще реликт.
– Это ты в нашем лагере не был, - заметил рыжий.
– Ну, значит, будет ещё одно поколение упёртых. Выбьют вас в бессмысленных войнах, и все. И слава богу.
– Лихо ты размахнулся, - спокойно сказал рыжий, но веснушки у него на лице выступили чётче.
– Это тебе в твоей школе объяснили?
– Это и ежу понятно, Саша.
– Мальчишки, не ссорьтесь, - забыв про жаргон, умоляюще попросила Светка.
– Всё равно же каникулы, ведь правда?
– помедлив, мальчишки кивнули.
– Может ещё и нормально будет, мы же не знаем?
– Поляну не сечём, - слегка насмешливо сказал Егор и вздохнул: - Да-а, не так я собирался отдохнуть в этом году…
– Кончай ныть, - уже раздражённо предложил рыжий Саша.
– Лучше расскажи, как во всё это ты попал - я же толком ничего не знаю. Свинти… Светка… то есть, Синти прибегает, глаза горят, уши хлопают…
– Придурок!!!
– заорала Светка и, видя, что Егор не собирается за неё заступаться, погрузилась в оскорблённое молчание в тональности "все пацаны - сволочи и козлентии". Егор, не обращая внимания на её возмущение, продолжал: