Перелом

Фрэнсис Дик

– Он.., верхом...

– На какой лошади?

– Какое это имеет значение?

– На какой лошади?! – проревел он прямо в мое ухо.

– На Счастливчике Линдсее, – сказал я. Как будто это имело значение. Я оттолкнулся от стола, сел прямо и открыл глаза. Лицо Энсо маячило всего в нескольких дюймах от моего лица, и в глазах его я прочел свой смертный приговор.

Пистолет медленно поднялся и остановился на уровне моей груди. Я молча ждал.

– Останови его, – сказал Энсо. – Верни обратно.

– Не могу.

– Ты

должен. Верни его или я убью тебя!

– Он ускакал двадцать минут назад.

– Верни его! – произнес он хриплым, высоким и почему-то испуганным голосом. Только теперь я заметил, что ярость его неожиданно улеглась, а лицо приняло страдальческое выражение. Вместо ненависти – страх. В черных глазах неподвижно застыла тоска.

– Что вы наделали? – спросил я, с трудом выговаривая слова.

– Верни его! – повторил Энсо, видимо считая, что одним криком добьется желаемого. – Верни его! – Он поднял пистолет, но в его движениях не было прежней уверенности.

– Не могу, – просто ответил я. – Что бы вы ни сделали, это не в моих силах.

– Его убьют! – Голос Энсо сорвался на дикий крик. – Мой сын.., моего сына убьют! – Он замахал руками, и тело его непроизвольно задергалось в конвульсиях. – Томми Хойлэйк... Газеты писали, что сегодня утром на этой лошади поскачет Томми Хойлэйк...

Я пододвинулся на краешек стула, потверже уперся в пол и неуклюже поднялся на ноги. Энсо не сделал попытки отпихнуть меня. Он был слишком поглощен ужасной картиной, открывшейся перед его взором.

– Томми Хойлэйк!... На Счастливчике Линдсее скачет Томми Хойлэйк!

– Нет, – грубо ответил я. – Алессандро.

– Томми Хойлэйк!.. Хойлэйк!.. Должен быть Томми! Должен!.. – Глаза Энсо стали закатываться, голос срывался.

Я поднял руку и отвесил Энсо звонкую пощечину.

Рот его остался открытым, но он мгновенно умолк, как будто его выключили.

На скулах Энсо заходили желваки. Кадык, не останавливаясь, совершал глотательные движения. Я не дал ему времени опомниться.

– Вы решили убить Томми Хойлэйка? Он молчал.

– Как?

Он молчал. Я ударил его еще раз, вложив в пощечину все оставшиеся силы. Их было не так уж много.

– Как?

– Карло.., и Кэл. – Энсо почти не было слышно. “Лошади на Пустоши, – подумал я. – Томми скачет на Счастливчике Линдсее. Карло знает всех лошадей в манеже, потому что он наблюдал за ними изо дня в день и может отличить Счастливчика Линдсея от другой лошади с первого взгляда. И Кэл...” Только сейчас я понял, что должен чувствовать Энсо. С Кэлом был его “Ли Энсфилд ЗОЗ”.

– Где они? – спросил я.

– Я.., не.., знаю...

– Вам придется найти их.

– Они.., прячутся...

– Найдите их, – сказал я. – Немедленно. Это ваш единственный шанс. Это – единственный шанс Алессандро. Найдите их, прежде чем они убьют его.., вы, поганый, мерзкий убийца!

Как слепой, Энсо

обошел, спотыкаясь, вокруг стола и направился к двери. Все еще не выпуская из рук пистолета, он наткнулся на простенок, и, ударившись, отпрянул в сторону. Энсо выпрямился, выбежал через дверь и на трясущихся ногах затрусил к темно-красному “Мерседесу”. Ему удалось завести мотор только с третьей попытки. Машина, вихляя, описала дугу и с ревом помчалась по дороге на Бэри Роуд.

Поганый убийца... Я вышел из конторы и свернул в манеж.

Бежать я не мог. После того что он сделал с моим плечом, даже идти было трудно. Тупой, ублюдочный, поганый, мерзкий убийца...

Прошло двадцать минут, как Алессандро ускакал на Счастливчике Линдсее вместе с остальными наездниками. Двадцать минут... Они уже давно в Уотерхолле. В самом конце скаковой дорожки. Начинают проездку...

"К черту, – подумал я. – Почему бы мне просто не лечь в постель и не подождать, пока все закончится так или иначе. Если Энсо убьет своего драгоценного сына, так этому маньяку и надо”.

Я пошел быстрее. Через первые двойные ворота – в малый манеж. Через вторые двойные ворота – в паддок. Вышел на Пустошь. Свернул налево.

"Только бы вернулся Ланкет, – подумал я. – Только бы вернулся. Он должен быть подседлан и в узде, должен быть подготовлен к скачкам”. И он вернулся. Ланкет шел вдоль капитальной изгороди, его вел в поводу один из наших самых неопытных учеников, которого Этти послала обратно, из-за полной невозможности использовать его в проездке.

– Помогите мне снять камзол, – сказал я, не давая ученику опомниться.

Он только удивленно посмотрел на меня – обслуживающий персонал тренерских конюшен моего отца никогда не обсуждал приказаний. Ученик помог мне снять камзол. Сестрой милосердия ему работать явно не следовало. Я велел ему заодно скинуть перевязь, на которой висела моя рука: иначе управлять лошадью было бы практически невозможно.

– А теперь – подсадите меня. Он молча повиновался.

– Спасибо, – сказал я. – Возвращайтесь в конюшни. Ланкета я приведу позже.

– Да, сэр, – ответил он.

Я пустил Ланкета тротом по рабочей дорожке. Медленно. Слишком медленно. Нарушив правила, перешел на кентер. Я чувствовал себя ужасно. Свернул к полю у Заповедного Холма, где проездка категорически воспрещалась в течение ближайших двух недель, и поскакал к перекрестку дорог.

С тем же успехом можно было перейти на галоп. Пять фарлонгов.., еще три.., тут лошадей разрешалось только прогуливать... Пересекая шоссе, я до смерти напугал нескольких автомобилистов.

В Уотерхолле было слишком много лошадей. С расстояния в полмили мне никак не удавалось различить, где проводит проездку Этти. Но теперь я знал, что еще не поздно. Мирный, спокойный утренний пейзаж не омрачала группа людей, столпившихся вокруг окровавленного трупа.