Перемены. Адская работенка

Батчер Джим

– Я старше тебя. Умнее.

– Тогда почему ты носишь это пальто?

Я посмотрел на свой объемистый длинный черный плащ с тяжелой мантией, хлопавший вокруг моей тощей фигуры.

– А что с ним не так?

– Да ему самое место в кино! – отрезала она. – И кого ты изображаешь? Икабода Крейна или ковбоя Мальборо?

– Я чародей! – фыркнул я.

Она одарила меня скептическим взглядом, на какой способны только дети, недавно обнаружившие, что Санта-Клауса не существует. (Как ни смешно, на самом деле он есть, просто

больше не способен действовать в том масштабе, из-за которого в него раньше все верили.)

– Ты, наверное, шутишь, – сказала девочка.

– Но ведь я нашел тебя.

Она нахмурилась:

– Как ты меня нашел? Я думала, что отыскала превосходное укрытие.

Я снова двинулся к мосту.

– С этим не поспоришь. Однако вскоре тот мусорный контейнер наводнили бы голодные крысы.

Девочка слегка позеленела:

– Крысы?

Я кивнул. Быть может, мне еще удастся завоевать ее доверие.

– Хорошо, что у твоей мамы в сумочке нашлась твоя расческа. Я смог извлечь из нее пару волосков.

– И что?

Я вздохнул:

– Затем я использовал тауматургию, и она привела меня прямо к тебе. Правда, б'oльшую часть пути пришлось проделать пешком, зато я сразу нашел тебя.

– Таума… чего?

Вопросы всегда лучше пинков. Я ответил. Я вообще люблю отвечать на вопросы о магии. Возможно, все дело в профессиональной гордости.

– Тауматургия – это ритуальная магия. Ты рисуешь символические связи между реальными людьми, местами или событиями и воображаемыми моделями. Затем тратишь немного энергии, чтобы заставить что-либо произойти в малом масштабе, и это что-либо происходит также в реальном масштабе…

Как только я отвлекся, она наклонила голову и укусила меня за руку.

Я выкрикнул слова, которые, вероятно, не следует говорить при детях, и разжал пальцы. Девочка спрыгнула на землю, юркая, как обезьянка, и помчалась к мосту. Я потряс рукой, обругал себя и припустил за ней. Она неслась как угорелая, косички развевались за спиной, туфельки и грязные гольфы так и мелькали.

Она достигла моста первой. Это было древнее двухполосное сооружение, изогнувшееся над рекой Чикаго. Девчонка взбежала на мост.

– Стой! – крикнул я ей вслед. – Не делай этого!

В отличие от меня, она недостаточно хорошо знала этот город.

– Придурок! – весело крикнула она в ответ, не останавливаясь.

Но тут огромная гибкая волосатая рука выскользнула из-под крышки люка в наивысшей точке моста и вцепилась жирными пальцами в лодыжку девочки. Та завопила от ужаса и упала на асфальт, ободрав обе коленки. Затем повернулась и начала брыкаться. В свете немногочисленных фонарей кровь на гольфах казалась черной.

Я тихо выругался и поспешил на помощь. Легкие работали на пределе. Тем временем волосатая рука усилила хватку и потащила девочку к люку. Я услышал глубокий горловой смех, исходивший из темноты колодца, который вел к фундаменту моста.

– Кто

это? Что это?! Заставь его отпустить меня! – кричала девчонка.

– Держись! – крикнул я в ответ.

Подбежав к люку, я подпрыгнул и всем весом опустился на волосатую руку, прямо на запястье, вонзая каблуки туристических ботинок в грязную плоть.

Из колодца донесся вопль, и пальцы разжались. Всхлипывая, девочка повернула ногу и, хотя это стоило ей одной дорогой туфельки и гольфа, освободилась. Я подхватил ребенка на руки и медленно попятился прочь, не сводя глаз с люка.

Вообще-то, тролль не должен был выбраться из отверстия такого размера, но ему это удалось. Вновь показалась грязная рука, за которой последовали бугристое плечо, уродливая голова и отвратительное лицо. Тролль посмотрел на меня и зарычал, с легкостью выскользнув из люка. Теперь он стоял в центре моста между мной и дальним берегом, напоминая своим обличьем профессионального борца, пострадавшего от лап пластических хирургов-двоечников. В одной руке он держал двухфутовый мясницкий тесак с костяной рукоятью. Тесак покрывали подозрительные темно-коричневые пятна.

– Гарри Дрезден, – пророкотал тролль. – Чародей лишает Гогота его законной добычи. – Он помахал тесаком. Лезвие со свистом рассекло воздух.

Я выпятил подбородок. Никогда не позволяйте троллю понять, что вы его боитесь.

– О чем ты, Гогот? Ты прекрасно знаешь, что смертные больше не являются законной добычей. Это зафиксировано в Неписаном договоре.

Морду тролля прорезала на редкость отвратительная ухмылка.

– Непослушные дети, – пророкотал он. – Непослушные дети по-прежнему мои. – Он прищурился, и в его глазах вспыхнул злобный голод. – Отдай! Сейчас же! – Тролль заковылял ко мне, набирая скорость.

Я поднял правую руку, сосредоточился, и серебряное кольцо на среднем пальце засияло чистым холодным светом, затмившим уличные фонари.

– Закон джунглей, Гогот. – Я говорил спокойно, стараясь не выказывать страха. – Выживают сильнейшие. Еще шаг – и присоединишься к тем, кому не хватило ума, чтобы выжить.

Не останавливаясь, тролль зарычал и поднял тяжелый кулак.

– Пораскинь мозгами, темное отродье! – рявкнул я. Льющийся из кольца свет приобрел адский, почти радиоактивный оттенок. – Еще шаг – и ты испаришься.

Тролль неуклюже замер, его резиновые слизистые губы оттянулись назад, обнажив зловонные клыки.

– Нет! – прорычал он, не отрывая взгляда от девочки. Слюна стекала по клыкам и капала на асфальт. – Она моя! Чародея это не касается.

– Да неужели? – спросил я. – Тогда смотри.

С этими словами я опустил руку – вместе с источником пронзительного серебристого света, – одарил тролля моей лучшей ухмылкой и, развернувшись в вихре черной кожи плаща, уверенными шагами двинулся обратно к Норс-авеню. Девочка широко раскрытыми глазами смотрела через мое плечо.