Перемены
Шрифт:
— Я не собираюсь оставлять её одну, — рявкнул я. — Она…
Эбинизер сделал жест правой рукой, и мои голосовые связки просто перестали работать. Мои губы шевелились. Я мог свободно вдыхать и выдыхать, но я не мог говорить.
Его темные глаза вспыхнули от гнева — выражение, которое я редко видел на его лице:
— Проклятье, мальчик, ты должен быть умнее! Ты разве не видишь, что ты делаешь? Ты даешь Арианне именно то, что она хочет! Ты танцуешь как марионетка на её ниточках! Реагируешь в точности таким образом, как она
Мой наставник вздохнул.
— Я давным-давно говорил тебе, что быть настоящем чародеем означает жертвовать. Это означает знать вещи, которых никто не знает, — сказал он, все еще ворча. — Я говорил тебе, что это означает, что, возможно, тебе предстоит действовать и действовать правильно, даже если весь мир будет против тебя. Или что тебе придётся делать ужасные, но необходимые вещи. Ты помнишь это?
Я помнил. Четко. Я помнил запах костра на привале, возле которого мы тогда сидели. Я кивнул.
— Вот так ты узнаешь, кто ты на самом деле, — сказал он жестким и ровным голосом. — Есть множество дел, которые нужно сделать, и почти нет времени, не говоря уже про то, чтобы тратить его с тобой на второстепенные вещи, ты и так должен это знать. — Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, словно восстанавливал свой самоконтроль. — Встреть меня в укрытии в Торонто, через двенадцать часов.
Эбинизер говорил голосом, наполненным абсолютной властью, который я слышал от него несколько раз в своей жизни. Он ожидал выполнения своего приказа.
Я отвернулся от учителя. Краем глаза я увидел, как он снова нахмурился, потянулся вниз и поднял свой черный камень — и внезапно я оказался вновь сидящим на полу лаборатории.
Утомленно подняв связной камень и положив его в карман, я откинулся на спину и лег на пол, разрушая круг, который создал до этого, и задумчиво глядя в потолок. Я повернул голову влево и посмотрел на зеленую — очень толстую, с переплетом из трех железных колец — папку, где я хранил все свои знания о существах, которые я мог призвать из Небывальщины.
Нет.
Я оторвал взгляд от папки. Если ты призываешь кого-то для получения информации, ты должен быть готов заплатить их цену. Она всегда разная. И никогда не бывает приятной.
Эта мысль пугала меня.
Наступило время, которого дожидались эти существа. Момент крайней нужды, такой нужды, что я мог согласиться практически на все, если это спасет ребенка. Для неё я мог заключить сделку, на которую иначе никогда бы не пошел.
Я мог даже призвать…
Я одернул себя до того как успел даже про себя произнести имя Королевы Воздуха и Тьмы. Остановил себя из страха, что она может что-то почувствовать и начать действовать. Она ненавязчиво и терпеливо искушала меня на протяжении многих лет. Я иногда задавался вопросом: почему она не приложит больше усилий, чтобы я поддался на её предложение? Она, несомненно, могла так сделать, если бы пожелала.
Теперь я понял. Она знала всё это время, что рано или поздно, придёт день, когда моя жажда будет сильнее, чем
Но были и другие существа, которым я мог задать вопросы. В светло-синей папке, лежавшей поверх зеленой, хранилась информация о существах менее могущественных и осведомленных, и соответственно с более низкими расценками. Казалось маловероятным получить что-то стоящее от них, но ты никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.
Я потянулся в синей папке и приступил к призыву этих существ, надеясь получить ответы.
После трех часов призывов и расспросов я получил абсолютный ноль. Я говорил с крошечными духами природы в форме трио крошечных пищащих сов; и духами-посланниками, которые курьерами сновали между враждебными королевствами Небывальщины. Ни один из них ничего не знал. Из мира духов я призвал пару особенно любопытных призраков, живущих вокруг Чикаго; я призвал эльфов Тильвит Тег, с чьим королем я был в хороших отношениях. Я спрашивал духов воды и их родню, видели ли они Мэгги; я вглядывался в мигающие огоньки существ разумного пламени, мысли которых виднелись в изображениях внутри них.
Один из духов огня показал мне картинку, которая продлилась не более трех или четырех секунд — лицо маленькой девочки, как на фото у Сьюзен, бледной и немного грязной, и дрожащей от страха или холода. Моя дочь протягивала руки к языкам пламени, в попытке согреть их. В профиль, она была больше похожа на свою мать — большими темными глазами и изящным носом. Я думаю, я передал ей свой подбородок, что придавало её лицу выражение силы или упрямства. В отличие от Сьюзен, у неё была светлая кожа, и в этом она походила больше на своего отца.
Но затем картинка исчезла.
Это было самое большее, чего я достиг.
Присев на табуретку после трех часов работы, я почувствовал, что больше вымотался, чем в любое другое время, о котором я мог вспомнить. Я не получил ничего, что могло мне подсказать где она, ничего, что могло мне сказать, что ее ожидает. За исключением единственного проблеска знания, что Мэгги всё ещё была жива, я не получил ничего.
Но даже этого было достаточно. Она все еще дышала.
Держись там, малышка. Папа идет.
Я ещё с минуту устало посидел в лаборатории на стуле, размышляя. Затем потянулся за кусочком бумаги, старым карандашом и написал:
Ива,
Мне нужна твоя помощь.
Это для маленькой девочки, которую удерживают плохие парни.
Пожалуйста, свяжись со мной.
Прежде чем я закончил писать свою фамилию, зазвонил телефон.