Перемещенный
Шрифт:
Ночь прошла без происшествий, если не считать того, что какие-то четвероногие хищники, которые с самого вечера крутились неподалеку от того места, где они бросили труп Хохленко, уяснили наконец, что соседствующие с ними люди не претендуют на свою долю свежей падали и, осмелев от безнаказанности, принялись рвать на части холодное тело. Часа четыре до Степана доносилось рычание, чавканье, какое-то поскуливание и характерный треск перемалываемых мощными челюстями костей.
Спозаранку Степан поднял своих людей и, пока они приводили себя в порядок да разгрызали галеты, запивая их водой из фляг, он продолжал размышлять о судьбе группы Хохленко. Что произошло с ними? Убиты? В плену у сиртей?
— Лично я думаю, что они мертвы, — Бавин рубанул рукой воздух, словно отметая все возможные возражения. — Хохленко наверняка сам их и убил.
— Вполне возможно, — внезапно поддержала товарища Женя. — Но свихнулся то он не просто так? Наверняка тому была какая-то причина.
— Интересно, какой может быть причина, чтобы сдвинулся настолько адекватный человек как Хохленко? — Степан поражался, глядя на девушку. Никакой истерики, никаких слез. А ведь вчера она потеряла друга и сама уничтожила его убийцу. Своими тонкими, почти невесомыми руками. Глаз за глаз. Нет, это не девушка — кремень.
— Причина может быть абсолютно любой. Нарвались на сиртей, потеряли часть личного состава. А может быть и все полегли — остался лишь Хохленко. Вот и свихнулся на почве вины. Да мало ли что может быть! — Радченко возвысил голос. — Может они всадника того мертвого тоже встретили. Я тогда сам чуть ума не лишился.
— Ну, всадника не всадника, а то, что они повстречались с чем-то этаким — факт. Голый факт. Ну не мог Хохленко вот так взять просто да и сдвинуться. Не тот человек был.
— Была причина, не было причины… — Женя встала, подхватив с земли винтовку. — Мне, по большому, счету плевать. Хохленко сдох, вон там валяются его кости. И вообще нам пора идти.
Степан усмехнулся:
— А и вправду, пора. Ну пойдем, чтоли.
И они пошли. Миновали место, где бросили труп. Нет, не права была Женя. Не осталось никаких костей от Хохленко. Там вообще ничего не осталось. На траве, примятой не одним десятком лап, виднелся лишь небольшой клочок от комбинезона, да и тот реял на ветру, норовя улететь куда подальше. Да, сделал напоследок доброе дело сержант — накормил своим телом голодающих хищников. Зеленые бы сейчас прыгали от восторга. И медаль наверняка выдали: посмертно.
Степан отогнал идиотские мысли, что витали у него над головой словно стайка навозных мух, поправил ремень винтовки. Теперь за спиной у него болталось их две. Его «мосинка» со снятым штыком, да трофейная, снайперская. Она была в полном порядке, даже чищена недавно. Патронов вот только у ее предыдущего хозяина не оказалось. То ли посеял свой вещмешок Хохленко, то ли попросту бросил, спасаясь от неведомой опасности, сейчас уже узнать невозможно. Но вот за винтовку спасибо. Пригодится она, еще и не раз. А с патронами у них проблем и так не было. Словно чувствовал — нагреб их по полной программе, невзирая на предостережения куратора. Не на год мол, в рейд собрались. А может и на год. А может со всем миром повоевать придется за место под здешним солнцем. Странным, кстати, каким-то солнцем, с ярко выраженными садистскими наклонностями. Раннее утро, а оно уже припекает так, что бифштексом себя чувствуешь на разогретой сковородке степи. С прожаристой корочкой, хрустящим. Так, стоп. Долой такие мысли. Засунуть их надо куда подальше. Галету может еще одну употребить?
— А я бы сейчас, наверное, целого слона съела! — Женя словно услыхала мысли Степана. Они у них что, одни на двоих чтоли?
— Да, поддержал ее Юрий, — помните то рогатое животное? Мясо у него было — объедение. Тогда еще даже грифы
— Да замолчи ты уже, Радченко!
Умеет же человек аппетит испортить. Хотя прав, конечно, подлец. Вот так пожаришь какую-то дичину — зверье со всей округи на запах сбежится. Хорошо если только на готовку позарятся, так ведь и самих поваров, чего доброго, зажрать могут. Нет, так дело не пойдет. Бороться надо со своими инстинктами. И вообще, как говаривал товарищ Ленин: кто как работает, тот так и ест. Селение найдено только одно. Чем занимаемся все это время, спрашивается, непонятно.
— А это еще что?
— Где? — Степан поднес к глазам бинокль и едва не выпустил его из рук. Мать честная! Это что еще за балаган? Пара жуков. Гигантских, с добрый самосвал. Приземистые, с плоскими треугольными хитиновыми панцирями нежно-зеленого цвета. Один пристроился к другому сзади и выполняет характерные волнообразные движения. Спариваются? — Так, а ну не смотреть! — Степан отобрал у Жени бинокль и едва не получил за это хорошую затрещину. Слава богу, вспомнила в последний момент, кто здесь хозяин.
— Почему это не смотреть? — дикой кошкой зашипела она. — Сами так пялятся, как потерянные, а мне значит нельзя?
— Да мала ты еще! — Степан примирительно поднял руки. — Ну куда тебе на такое смотреть?
— Ах так? Мала значит? Как по людям стрелять так не мала, а тут вот так значит, да? А мне между прочим пятнадцать уже, если вы не заметили!
— И что? — не понял Степан, куда она клонит.
— А то что вы своей Нюре в ее то года наверняка такие вещи показывали, что этим бедным жукам вовек и не снилось!
— Ах вот ты о чем… — словно рыбина, выброшенная на берег, он то открывал, то закрывал рот. И что бы ей сказать этакое? А сказать то и нечего. — Ладно, бери, — Под звуки дикого ржания окружающих он сунул девушке бинокль, и та тут же начала живописно, ярко комментировать происходящее, не опуская ни одной мало-мальски значительной подробности.
— А вон тот жук, который сверху, между прочим очень на товарища сержанта похож!
Нет, но это уже перебор! Степан позеленел от злости, но навел-таки свой бинокль на злополучного жука. Тот делал свое дело неторопливо, с таким серьезным, вдумчивым выражением на плоской морде, словно не любовью занимался, а выполнял какое-то ответственное правительственное задание. Доиграется Женя, ох доиграется! Жаль, что личный состав нельзя пороть. А хотя почему нельзя? Может и можно. Сейчас Степан всерьез пожалел о том, что не удосужился найти время и полистать устав имперских вооруженных сил. Ничего, в другой раз обязательно прочтет. Если будет он, этот другой раз.
Миновали жуков, и Женя заткнулась. Степан нарочно сунул ей галету из собственного пайка. Пока грызет — молчит. Такая вот арифметика получается.
На селение сиртей набрели внезапно. Было оно небольшим, шатров под пятьдесят, и похоже, что свежим. По крайней мере, с их стороны степная растительность оказалась вообще нетронутой. Лишь у самого селения кое-где зияли небольшие проплешины. Там же и копошились клещи: худые какие-то все, затяганные. Словно после длительного перегона.
Подойти близко к селению Степан не решился. Открытая местность, степь кругом. Вот так сунешься — и тебя мигом превратят в подушечку для иголок, истыкав своими длинными стрелами. Посидел с биноклем на порядочном отдалении, записал количество шатров и повел свой маленький отряд в обход, для очистки совести решив произвести оценку всех прилегающих пастбищ. К счастью, ни в селение, ни из селения никто не входил и не выходил, а, следовательно, опасности засветиться нет никакой. Обошли, осмотрелись. Так и есть: свежее селение. Даже более молодое, чем то, первое.