Переписка 1992–2004
Шрифт:
Но тем не менее, не такие эпизоды мне хотелось бы вспомнить в связи с темой "мистики Франциска". Как писали в своем предисловии "три спутника" (три ближайших ученика Франциска) в ответ на поручение собирать и записывать известные им чудеса из жизни учителя: "Чудеса делают святость явной, но не они составляют ее". Одним из самых таинственных прозрений Франциска мне кажется его "Послание министру'' — текст, в котором, с внешней стороны, нет ничего чрезвычайного и ничего ослепительно нового (ведь по этим двум признакам — неизвестного прежде знания и не встречавшегося прежде явления — обыкновенно и относят ту или другую историю к "мистическим").
Франциск советует некоему министру — человеку, который сменит его на месте руководителя всего, уже огромного к этому времени, братства, как осуществлять управление
Как всегда, ничего кроме того, что написано в Евангелии и что этот министр, несомненно, и сам читал и знал, как бесчисленное множество других христиан до и после него. Таинственно в этом совете только то, что человек может повторить такие слова как свои и такое поведение считать единственно возможным: не желательным, где-то на горизонте души, да еще при условии, что ее, эту душу, освободят от некоторых "необходимых", самим "человеческим состоянием" — conditio humana — обусловленных компромиссов, но практически необходимым и единственно приемлемым. И тут мы понимаем, что человек, советующий такое, — Другой Человек: не то что "другой, чем мы", но вообще Другой. Я бы сказала: более другой, чем тот, кто видит самые опровергающие обыденный разум видения, — но это будет ложное противопоставление; потому что — что это, как не видение? видение мира, до самой темной глубины проникнутого любовью: мира, который ничто не лишит чести быть сотворенным, быть, словами Пастернака, драгоценным изделием [96] . Чрезвычайные, специально "мистические" образы были бы для такого видения не то чтобы излишни или чужды — но просто необязательны.
96
Ты держишь меня, как изделье, И прячешь, как перстень, в футляр.
Можно вспомнить один из самых знаменательных разговоров о "чуде" в русской литературе: разговор Ивана Карамазова с Алешей перед тем, как он сообщает свою "поэмку" о Великом Инквизиторе. Чудо, которого требует и в которое "не верит" Иван ("увижу и не поверю"), — вовсе не сверхъестественные происшествия вроде сверзающихся в море гор, о которых хлопочет Смердяков. Это, на его языке, "мировая гармония": мир, в котором мать обнимет убийцу своего ребенка. Герой Достоевского намеренно заостряет тему — но несомненно, в вести о той любви, о которой так просто говорит Франциск, есть что-то, поражающее в человеке нечто более обширное, чем разум, чем привычки пяти чувств, чем та "непосвященность", которую обычно имеют в виду мистики: можно сказать, она поражает самую основу существования, то, что человек назовет "своей жизнью", не только с эгоистическими, но и с благородными (такими, скажем, как ожидание справедливости) ее основами.
Поэтому наследие Франциска, при всем его несравненно утешительном и веселом, порой до комизма, тоне, все-таки не может стать для читателя тем, чем обычные эзотерические повествования: рассказом о чьих-то путешествиях по вертикали или о чьих-то духовных рекордах. denn da ist keine Stelle, die dich nicht sieht. Du musst dein Leben andern. [97] — так в известных стихах Р. М. Рильке обобщается впечатление античного торса. Опыт Франциска, как и других великих христианских мистиков, требует чего-то большего, чем "перемена жизни". Он требует смерти. Как прямо сказано в «Приветствии добродетелям»: Ибо нет на земле человека, чтобы обрел он единую из вас, и прежде того не умер.
97
ибо здесь нет ни единой точки, которая тебя не видит. Ты должен переменить свою жизнь.
Издатели добавляют в скобках: (для греха).
Похвалой "сестре нашей смерти телесной" кончается прославленная "Песнь брата Солнца", первое в истории итальянской словесности стихотворение на народном языке, сложенное Франциском после ночи мучительного недуга, незадолго до кончины. В ней тоже нет ничего предметно чрезвычайного, она похожа на псалом, переписанный рукой ребенка.
Франциск Ассизский Из «ПОСЛАНИЯ МИНИСТРУ»
Брату Н… министру. Да благословит тебя Господь!
Говорю тебе, как
И этого ты должен желать, а не другого.
И в этом ты должен видеть истинное послушание Господу Богу и мне, ибо я твердо знаю, что это и есть истинное послушание.
И люби тех, кто обойдется с тобой таким образом, И не требуй от них ничего другого кроме того, что Господь дает тебе.
И такими люби их и не добивайся, чтобы они стали лучше.
И это будет для тебя большим делом, чем запереться в затворе.
И я узнаю, любишь ли ты Господа и любишь ли ты меня, слугу Его и твоего, если ты будешь поступать следующим образом: так, что не найдется брата на всей земле, который бы согрешил, как только можно согрешить, чтобы он, увидев глаза твои, не ушел от тебя непрощенным, если он об этом просит; и если сам он не просит прощения, спроси его ты, не угодно ли ему, чтобы его простили.
И если в дальнейшем тысячу раз согрешит он перед твоими глазами, люби его больше, чем меня, и вот за что: за то, что ты можешь привлечь его к Господу; и всегда имей милосердие к таким братьям…
15 мая 2003
Тема: Poiesis: дело
Дорогая Ольга Александровна,
еще раз скажу, что сегодня снова целое утро читал Ваши вещи, и они вещи. Я стал больше понимать и поэтому меньше понимать. Всё сегодня было очень славно, Вы угадали своей одеждой цвет подаренного Вам букета [98] .
98
Имеется в виду церемония вручения Премии А. Солженицына. Н. Д.Солженицына подарила мне букет из удивительных роз бледно — бледно зеленого цвета.
Федье просит именно еще сегодня передать Вам его текст, о котором он говорит, что он тайно посвящен Вам.
Всего наилучшего вб
PS. Посылаю заодно и свой текст [99]
Le titre de ma communication pr^ete `a 'equivoque; je vais donc commencer par en fixer le sens pr'ecis. Puis j’exposerai pourquoi il me para^it bon, par-del`a l’'equivoque, d’aborder de cette mani`ere la “question de la technique”.
99
В действительности, два текста: текст выступления на презентации двухтомника и текст выступления на церемонии вручения премии А. Солженицына.
“Apr`es la technique”, voil`a ce qui s’entend spontan'ement dans le sens de la succession, comme lorsqu'on dit: «apr`es la pluie, le beau temps». Le titre ainsi compris, on s’attend `a ce que soit envisag'e: ce qui viendra apr`es la technique.
Or ce n’est pas du tout ainsi qu’il faut entendre mon titre — et d’abord pour la simple raison qu’il n'y aura pas d’apr`es la technique en ce sens-l`a! Si la technique est bien un ph'enom`ene qui conna^it incontestablement un “avant”, il ne peut y avoir un “apr`es” elle (ce qui, `a supposer que nous soyons suffisamment capables d’en appr'ehender l’indication, devrait d'ej`a nous donner suffisamment `a penser). Il n’y aura pas quelque chose pour faire suite `a la technique parce qu’il s’agit avec cette derni`ere d’un ph'enom`ene 'eminent d’irr'eversibilit'e. Peut—^etre faudrait-il d’embl'ee pr'eciser que ce mot de “ph'enom`ene”, lui non plus, n’a pas ici l’acception courante d’'ev'enement manifestement extraordinaire. “Ph'enom`ene” doit s’entendre au contraire comme invite `a le prendre Heidegger, c’est—`a-dire comme: ce qui, pour parvenir pleinement en vue, requiert une ph'enom'enologie — c’est- `a—dire une pleine attention, ax'ee notamment sur le souci qu’il convient de d'eployer pour accueillir non procustement ce qui demande `a ^etre pris en vue — pour s’y prendre avec lui sans le soumettre `a un traitement qui le mutile (que ce soit par 'ecart`element ou par retranchement), de telle sorte qu’il puisse enfin, ce ph'enom`ene, appara^itre tel qu’il est en lui-m^eme. En ce sens d'efini, le ph'enom`ene de la technique demande un type de questionnement lui-m^eme unique.