Перепутья

Венуолис Антанас

Зимой крестоносцы не так опасались этих пущ, ибо с наступлением холодов лесные духи либо уходили в избы к жемайтийцам, либо спокойно спали себе в берлогах под снегом; но весной все они перебирались в леса и болота; тогда каждый истинный христианин не только ночью, но и днем избегал этих пущ.

— Я думаю, благочестивый брат Ганс, нечего нам обращать внимание на этих язычников: пока мы будем двигаться через пущу, нашим братьям по очереди придется днем и ночью творить молитву, — негромко сказал брат Дитрих Хенке брату Гансу Звибаку.

— Да, брат Дитрих, но я боюсь, как бы таким образом мы не навлекли на себя гнев языческих богов и лесных духов. Молиться-то надо, но только вполголоса, а четки лучше держать под плащом. — Тут оба брата переглянулись и замолчали.

II

Наконец конный отряд, миновав хотя и лесистые, но все-таки довольно густо населенные земли, вступил в пущи Падубисиса, которые в те времена по договору Витаутаса с орденом отделяли Жемайтию от Аукштайтии ⁴. Именно

до этих пущ простирались теперь владения ордена крестоносцев в Жемайтийском крае. Земли за пущами были заселены уже другими людьми, которые говорили на ином литовском наречии, жили согласно иным обычаям и подчинялись другому литовскому князю. Как непроходимые пущи Венты, по мнению крестоносцев, отделяли Жемайтию от Курляндии ⁵, так и пущи Дубисы отделяли Аукштайтию от Жемайтии. В те времена никто в этих пущах не жил, никто в них не селился. И купцы, и путники, отправляясь из Жемайтии в Курляндию или Аукштайтию, обходили пущи с севера или с юга, хотя и приходилось им проводить в пути на несколько дней больше. Никогда крестоносцы не нападали на жемайтийцев или аукштайтийцев прямо из пущ Падубисиса, а шли сначала по сухой дороге вдоль Немана и лишь потом врывались в глубину края. И только когда устанавливался общий мир, князья со своими боярами и многочисленной свитой пускались в эти пущи поохотиться. Но и тогда они не подходили к чужим границам и очень редко добирались до середины пущи. Здесь не было других дорог и тропинок, кроме тех, что протоптали стада зубров, туров, лосей и других крупных зверей, когда они отправлялись на водопой к прозрачным озерам и речкам. Здесь, на берегу глубоких родниковых озер и вдоль заболоченных тихих лесных ручейков, буйно росли самые разные деревья и кустарники, лиственные и хвойные. Здесь очень редко ступала нога человека, да и не всякий зверь мог преодолеть эти чащобы, где столетние великаны, подкошенные бурями или временем, сами валились на землю и трухлявели, заваливая корягами и суковатыми стволами звериные тропы, проложенные в местах посуше, и запирая лес перед скотиной и человеком. Зимой такая чащоба была непроходима из-за глубокого снега, а летом тут простирались топи и болота. В этих лесных болотах были не замерзающие даже зимой трясины, которые засасывали коня вместе с всадником и снова затягивались в ожидании новой жертвы. Волки загоняли в эти трясины лосей, туров и других крупных зверей, а пока те медленно погружались в окно болота, хищники рвали и выгрызали им спины. Таких чащоб сторонились рогатые лоси, не заходили сюда великаны туры, и лишь мохнатые медведи да ловкие рыси плодились и растили тут своих детенышей. Под упавшими, гниющими на земле, поросшими мхом и лишайником лесными великанами жили в своих норах ящерицы и змеи, в дуплах устраивали гнезда совы, филины, а куницы и горностаи, на которых здесь никто не охотился, плодились и размножались без всякого удержу; на верхушках деревьев гнездились соколы, орлы и крупные ястребы.

В таких чащобах скрывались от крестоносцев жемайтийцы, в них прятались от гнева своих князей провинившиеся бояре. В такие чащобы заманивали древние литовцы и своих врагов, а заманив, так расправлялись с ними, что никто не выходил оттуда и не выдавал тайну бескрайних пущ. Из Жемайтии в Курляндию через непроходимые пущи Венты и в Аукштайтию через пущи Падубисиса пролегало несколько тайных троп, которые начинались далеко в лесу и кончались в болотах и топях, не доводя до края. Только верные князьям люди и приближенные бояре знали эти дороги. Пройдя по ним, Миндаугас ⁶ и Кестутис ⁷ внезапно нападали на крестоносцев, а конные отряды жемайтийцев неожиданно появлялись то на востоке, то на западе и при опасности снова исчезали в пущах. Боялись этих пущ чужеземные купцы, не позволяли заманить себя туда крестоносцы, избегали их и сами жемайтийцы. В них царствовали уже не люди, не князья, а лесные божества и другие таинственные силы. Если путникам даже и удавалось защититься от хищных зверей, то нередко они погибали от чар леших и ведьм.

Хотя всадникам уже требовался отдых, они все же побоялись задержаться перед воротами великих лесов и вступили в пущу Падубисиса.

III

Сначала еще были различимы дороги и тропинки, по которым ходили на охоту жемайтийцы, но чем дальше от края, тем гуще и мрачнее становилась пуща, и уже ни один звук не доносился с широких полей. Вскоре пропал всякий след человеческий, и конный отряд очутился в лесном царстве. Кряжистые шишковатые многовековые дуплистые дубы, распростершие над их головами свои ветви, тянулись к небу; стройные сосны и могучие, с опущенными вниз переплетенными ветвями разлапистые ели бросали на всадников густую тень, а те, копошащиеся среди их стволов на своих породистых конях, казались карликами.

Всадники продвигались шагом, объезжая валежники, кусты, коряги и муравейники величиной с копну сена. Иногда конь, перепрыгивая через труп лесного великана, гниющий на земле, цеплялся за него задними ногами и разбивал копытами, словно червивый гриб. Наступив невзначай на такое истлевающее, вроде бы еще прочное бревно, человек проваливался в труху до самой земли. В других местах, возле родников и просто в низинах, преграждали людям дорогу широко разросшиеся грабы, березы, дикие груши, яблони; болота окружали калина и крушина; вековой орешник и сучковатый кизил переплетались с вязами и другими, сегодня уже исчезнувшими деревьями и кустарниками, которые, вытеснив хвойные породы, хозяйничали здесь безраздельно. Часто всадники попадали в такую чащобу, что им приходилось топором прокладывать себе дорогу.

Шарка, который родился

и вырос в лесах и с малых лет охотился в пущах Литвы и Жемайтии, хорошо ориентировался в чащобе, легко различал след зверя, издали узнавал топкие места и бездонные болотные трясины. В лесу Шарка не сбивался с пути ни днем, ни ночью, когда на небосклоне мерцали звезды. Для него достаточно бывало забраться на дерево и глянуть на небо. В самых густых зарослях, куда ни единый луч солнца не пробивался сквозь кроны деревьев, Шарка, рассматривая, с какой стороны дерева больше сухих ветвей, с какой стороны ствола гуще растет мох и лишайник, узнавал, где север, а где юг, и всегда выбирал самую прямую дорогу. В лесу он нюхом чувствовал берлоги кабанов, понимал язык птиц, знал повадки зверей; ужи и змеи сулили ему счастье или беду; прислушавшись к гулу леса, он заранее предсказывал дождь, бурю или вёдро.

Долго вел Шарка отряд через пущу Падубисиса, а никакой тайной дороги, кроме звериных троп, все еще не было. Подъезжали они к болотам, топям, спокойным озерам, но Шарка всегда огибал их и снова вел отряд в ту же сторону, по той же пуще, которой, казалось, не будет конца и края. Поднятые со своих спокойных лежбищ, вихрем уносились через лес лоси, и только ломаемые рогами сучья и раздвигаемые кусты, словно быстрый поток, отмечали путь зверя. Стройные легконогие серны и пугливые дикие козы убегали от людей и, казалось, играючи прыгали-скакали через пни и коряги; мелькали среди прошлогоднего порыжевшего папоротника облезлые спины лисиц; трусливые зайцы, прижав уши, уносили свою шкуру и через некоторое время кружным путем возвращались обратно в свои теплые, выстланные мхом логовища. Возле обглоданных останков крупных зверей всадники натыкались на стаи грызущихся волков; шумно взлетали с падали ястребы и орлы, а над лесом кружились и каркали черные вороны. Иногда, подпустив людей слишком близко, бесстрашный тур, фыркая и разбрасывая копытами землю, трусил через пущу; с хрюканьем разбегалось стадо кабанов… Но теперь всадникам было не до охоты.

Приутих отважный рыцарь Греже, он уже не разговаривал ни с боярином Рамбаудасом, ни с проводником Шаркой. Неспокойно чувствовали себя крестоносцы. Не рукоять меча сжимали они в пальцах, а перебирали под плащом освященные четки и подозрительно поглядывали в чащобу мрачной пущи. Не боялись они хищных зверей, не страшны им были топкие болота, не ждали они внезапного нападения, но их пугала подступающая ночь в темной пуще, языческие боги, божества и лесные духи, которые так ненавидели крестоносцев и, случалось, в таких глухих местах душили целые их отряды до последнего человека. А тем временем пуща становилась все более пугающей, темной, и солнечные лучи уже не в силах были пробиться сквозь ветви хвойных деревьев.

Все поглядывали на Шарку, следили за ним, а он, накинув на плечо медвежью шкуру, словно некое лесное божество, вел отряд лишь одному ему известными лесными тропами, то и дело шепча что-то сам себе.

IV

Наконец Шарка вывел конный отряд на тайную дорогу. Все сразу повеселели, стали разговорчивее и принялись искать местечко посуше для ночлега. Отыскав такое место, спешились, расседлали коней, сняли мешки с сеном, отвязали сумки и развели несколько костров. Пока еще не сгустились сумерки, несколько всадников отправились поохотиться и вскоре вернулись с убитым лосем и двумя кабанчиками. Другие пробуравили несколько кленов, что росли рядышком; ободрав березу, смастерили берестянки и приладили их к лоткам, с которых капал сок.

Высоко подскакивало трепещущее пламя, в кострах постреливали сучья, а дым, не встречая на своем пути ни малейшего ветерка, поднимался вверх, к верхушкам деревьев, и растворялся в звездном небе. Вокруг костров шевелились тени людей, готовящих себе ужин. Когда поджарилась лосятина, все сели ужинать. Закованный в броню богатырь, комтур, рыцарь и трое бояр уселись на свои седла несколько в стороне. Им прислуживали слуги и мелкие бояре. Их спутники крестоносцы тоже жарили себе мясо и ужинали отдельно от жемайтийцев и бояр, подозрительных христиан, которые, очутившись в лесу, больше полагались на своих древних богов, чем на новых, христианских. Сначала они крестились, потом бросали первые кусочки мяса своим богам. Иные, зайдя за стволы деревьев и отвернувшись к пуще, тихо молились богу пути Альгису, сладкой Милде ⁸, Жемине ⁹… Чтобы не разгневать языческих богов, крестоносцы тоже незаметно бросали им пищу. Одни лишь жемайтийцы, почитатели природы, чувствовали себя здесь как дома, никого не боялись, никого не стеснялись и не заискивали перед чужими богами. Если их совесть и была нечиста, то только потому, что вот общаются они со своими извечными врагами крестоносцами. Ужинали, запивая мясо сладким кленовым соком. Насытившись, напоили коней, задали им сена и, выставив усиленную стражу, стали готовиться ко сну. Для закованного в доспехи богатыря приготовили отдельную постель: сначала накидали высокую копну еловых лап, а потом сверху застелили ее мягкой медвежьей шкурой. Для комтура, рыцаря и бояр слуги тоже постелили отдельно, но так, чтобы богатырь оказался в середине. Остальные бояре, их спутники и слуги набросали на землю еловых веток и, подложив под головы седла, быстро заснули и стали храпеть. Только крестоносцам никак не спалось. Соорудив для себя постель в стороне от всех, они еще долго молились, перебирали четки и слушали, что творится в глубине пущи. И казалось им, что никто в пуще не спит. Вдалеке, возможно, проваливаясь в трясину, жалобно мычал тур; перекликаясь, похрюкивало вспугнутое охотниками семейство кабанов; где-то в чащобе жутко визжал горностай, угодивший в когти рыси. Почувствовав лосятину, вокруг бродили и выли волки; когда они подходили слишком близко, кони ржали, били копытами о землю, а стражники швыряли в непрошеных гостей головешки.