Перерождение Артефактора
Шрифт:
Бари стоял и торжествующе улыбался.
— Яд рыжей тропической лягушки надёжен, как скала. Надо же! Сработал с точностью до секунды, — усмехнулся он, бросив взгляд на настенные часы. — Но самое главное, его эффект очень похож на действие яда керуанской тыквины. Удивительное растение ты нашёл в Седьмом море. Кто-то умирает, съев его полусырым, а кто-то нет.
Я потянулся к целительскому артефакту, лежащему на столе. Когда пробуешь новое блюдо, всегда нужно держать этот небольшой тёмный брусок под рукой.
—
Я захрипел и начал заваливаться на пол. Но с яростью собрав остатки сил, я схватил нож со стола и швырнуть его, метясь в глаз предателю.
— Аркх!!! — захрипел Джекман, зажимая кровоточащее ухо.
Из-за чёртова яда я промахнулся.
Я рухнул на пол. Пришло осознание, что я не переживу этот день.
Я смотрел на своего бывшего лучшего друга. Он отвёл руку от раны, и…
Я засмеялся. Его ухо теперь напоминало раскрытый рот.
— Чего ржёшь? — выплюнул Джекман. — С ума сошёл? Хотя ты всегда был безумцем!
— Я лишь подумал… кха… что тебя вздёрнут на нок-рее… за предательство… Бари Голодное Ухо.
— Идиот! Полоумный дебил! Сдохни уже быстрее! Сдохни! Никто ничего не узнает. А если и узнает, то не посмеет и вякнуть! Лудестия будет моей!
— Ха-ха-ха… — я разразился странным сиплым смехом. — Представь, что… байки… алти… о перерождении… правда. Я приду… за тобой!
— Довольно бредить!
— Я приду за твоей головой! Теперь оглядывайся до самой смерти…
Мои глаза закрылись, я больше ничего не видел. Лишь моя рука на остатках воли подтянула мой верный капитанский компас к губам.
— Стоп… — почти неслышно прошептал я.
— АР-Р-Р-Р!!! — заревел я и яростно стукнул кулаком по дверце кареты. Теперь я всё вспомнил.
— Тише-тише, сынок! Что случилось?! — всполошился Александр Лаграндж. — Мы уже почти дома! Тебя напугали эти тёти? Не бойся их, это всего лишь кабаре!
В самом деле мы только что проехали одно злачное заведение, перед входом которого, завлекая клиентов, задирали ноги и махали подолами юбок две сочные дамочки.
Я покосился на них, и чтобы успокоить старикана, я показал ему большой палец.
— О… — протянул он. — Наш малыш знает толк в женских прелестях? Как-нибудь обязательно свожу тебя туда.
Я молча кивнул.
Мысли же вновь вернулись к моей смерти. Бари… Сука… Убил меня! Предал меня! Но что ещё хуже, увёл мой корабль! Да я его самолично повешу на реях Лудестии! Тварь! Как представлю, что он трогает сейчас своими грязными ручонками штурвал моей малютки…
— Убь…ю… — тихо прорычал я.
— Что ты сказал, сынок? — переспросил Лаграндж, а затем изумлённо округлил глаза. — Постой, ты не только понимаешь речь, но и сам умеешь
Я кивнул. Подумав секунду, я указал на горло и неопределённо повёл рукой.
Несколько секунд Лаграндж пялился на меня, а затем звучно хлопнул себя по лбу.
— Вот я дурак! Воды-то тебе не предложил! Ну ничего, мы уже подъезжаем.
Самоходная карета свернула с главной улицы в переулок, въехала в высокие ворота, и проехав метров пятьсот по подъездной дороге через ухоженный парк, остановилась перед крыльцом трёхэтажного особняка.
Ещё до полной остановки кареты Лаграндж распахнул дверь со своей стороны и взревел:
— Григорий! Три стакана тёплой воды! Срочно!
Мы уже поднимались по высоким мраморным ступеням крыльца, когда перед нами остановился худосочный старик с моноклем и острой седой бородой. Одной рукой он держал серебряный поднос, на котором стояли три стакана.
— Пей, сынок! — заботливо проговорил Лаграндж.
И я выпил все три стакана воды до дна.
— Ух… — выдохнул я, поставив пустой стакан на поднос. — Помогло. Спасибо, господин Лаграндж.
— Какое чистое викторианское произношение… — приложив ладони к щекам, пробормотал он. — Святая Дева под Килем, ты не перестаёшь меня удивлять, сынок! Где ты научился так говорить на интерлингве?
— Хм… — напоказ задумался я, хотя ответы на щекотливые вопросы уже успел придумать. — Толком не могу объяснить. Наверное, можно назвать это «обучение во сне»? — я склонил голову набок, как недавно делал сам Лаграндж.
— Обучение во сне? — восторженно выпалил он. — Хочешь сказать, ты изучил наш язык, просто слушая посетителей музея, пока лежал в летаргии?
Я кивнул.
— Поразительно! Это достойно сотни научных исследований и десятка диссертаций! Ты и язык алти, знаешь?
— Разумеется, господин Лаграндж, — ответил я на наречье коренных народов колонизированных морей.
— Совершенно без акцента! Как и ожидалось от носителя! А… — он стушевался и продолжил неуверенно: — может быть, ты расскажешь о своей жизни на Родине?
— Не могу, — я снова перешёл на родную интерлингву. — Я очнулся только сегодня. И сам толком ничего о себе не знаю.
— Фух… — с облегчением выдохнул Лаграндж и вымученно улыбнулся. А затем виновато произнёс: — Я и не надеялся, что ты очнёшься. Мы перепробовали все доступные способы — и всё без толку. А до нас тебя пытались разбудить алиссийские моряки, подобравшие тебя в море. Говорят, ты дрейфовал по волнам прямо на кровати. Да, прямо так, на кровати, но похожей на каноэ алти. И на их языке там выбито: «Здоровье тебе, сын Солнца». Она сейчас в музее. Я тебе потом её покажу.
— Стало быть, ты купил меня вместе с кроватью в качестве экспоната для музея? — спросил я ровным тоном.