Перерождение
Шрифт:
— Не волнуйся, — снова и снова повторяла Эми, или Уолгасту это только снилось. Девочка шептала ему на ухо, протирала лоб влажной тряпкой. Ее дыхание освежало лучше ветерка! — Я в полном порядке!
Господи, она ведь ребенок! Что с ней станет, когда радиация его добьет? Что станет с девочкой, которая почти не ест, не спит, легко переносит боль и справляется с любыми недугами? Она не умрет. Это ужаснейший, страшнейший результат эксперимента. Время расступалось перед Эми, как волны перед волноломом, утекало, не влияя на нее. «И во все дни Ноя было девятьсот пятьдесят лет…» Неизвестно как, но у Эми отняли возможность и право умереть. «Простите меня! Я очень старался, но моего старания не хватило. С самого начала я слишком боялся. Если это было частью плана, я его не разглядел. Эми, Ева, Лайла, Лейси, простите меня. Я ведь только человек. Простите меня, простите, простите!»
Однажды ночью Брэд проснулся один. В комнате парила совершенно иная атмосфера — атмосфера отсутствия,
— Эми! — позвал Брэд. Собственный голос напоминал карканье больной вороны. Слабый, бесцветный, никчемный голос взывал в пустоту темной комнаты. — Эми!
На дрожащих ногах Брэд спустился на кухню и зажег лампу. В ее слабом сиянии все выглядело по-прежнему, хотя нет, что-то изменилось… Дом, в котором они с Эми прожили целый год, выглядел иначе. Сколько сейчас времени, какой месяц и год, он не знал. Эми исчезла.
Брэд выбрался на крыльцо и поковылял в лес. Прищуренный глаз луны висел над деревьями, как игрушка над колыбелью, эдакая улыбающаяся луна на веревочке. Ее свет лился на запорошенный пеплом, умирающий мир. Живой слой земли облезал, обнажая скалистое ядро. «Декорации к пьесе о конце света», — подумал он и побрел по белой пыли, куда глаза глядят, снова и снова выкрикивая имя девочки.
Брэд уходил от дома под сень вековых деревьев. Удастся ли найти дорогу обратно? Впрочем, какая разница! Его конец и конец всего сущего уже близок. Он не мог даже плакать. «Нужно выбрать место, — думал он. — При удачном стечении обстоятельств именно это оказывается последним шагом».
Он добрался до реки, застыл на озаренном луной берегу, рухнул на колени под высоким деревом и закрыл глаза. Среди голых ветвей что-то шевелилось, но вслушиваться или разлеплять веки не было сил. Шорох в вершине деревьев… Давным-давно, еще в прошлой жизни, кто-то предупреждал о связанной с этим опасности. Вспомнить, о чем именно предупреждали, он мог лишь огромным усилием воли, которой давно не осталось. Забыть о предупреждении было куда проще.
По телу зазмеился холод, точно открылась дверь в вечную зиму, в застывшую бесконечность звезд. До зари ему недотянуть… «Эми! — подумал он, когда с небес посыпались звезды. — Эми! — Он цеплялся за ее имя, как за соломинку, надеясь, что оно поможет уйти. — Эми, Эми, Эми!»
Часть 3
ПОСЛЕДНИЙ ГОРОД
2 п.в
10
Перевод Наны Эристави.
Приказом генерала Трэвиса Каллена, временного командующего армией США, главнокомандующего Восточной карантинной зоны, и Его чести Джорджа Уилкокса, мэра Филадельфии:
Всем детям в возрасте от четырех (4) до тринадцати (13) лет, постоянно проживающим в незараженных (т. е. безопасных, отмеченных на карте зеленым) зонах Филадельфии и трех округах к западу от реки Делавэр (Монтгомери, Делавэре и Баксе), следует прибыть на железнодорожную станцию «Тридцатая улица» для немедленной эвакуации.
Каждый ребенок ДОЛЖЕН иметь при себе:
— Свидетельство о рождении, карточку социального страхования или действующий американский паспорт.
— Документальное подтверждение места постоянного проживания, например действующее удостоверение беженца или счет-фактуру за коммунальные услуги с указанием имени родителя или законного опекуна.
—
— Для соблюдения порядка дети должны являться в сопровождении взрослых.
Каждому ребенку РАЗРЕШЕНО иметь при себе:
— ОДИН (1) предмет ручной клади размером 22 ''x14 ''x9 ''с личными вещами. СКОРОПОРТЯЩИЕСЯ ПРОДУКТЫ ПРИНОСИТЬ ЗАПРЕЩЕНО! Еда и питье в поездке предоставляются.
— Постельные принадлежности или спальный мешок.
В поездах, следующих в эвакуационную зону, ЗАПРЕЩАЕТСЯ провозить:
— огнестрельное оружие,
— ножи и прочие колюще-режущие предметы длиной более трех (3) дюймов,
— домашних животных.
Родители и опекуны на поезда не допускаются.
Препятствующие эвакуации уничтожаются на месте.
Пытающиеся без разрешения проникнуть на поезд, следующий в эвакуационную зону, уничтожаются на месте.
Из материалов Третьей международной конференции по Североамериканскому карантинному периоду, Центр культурологии и конфликтологии Университета Нового Южного Уэльса (Индо-австралийская республика), 16–21 апреля 1003-й год п.в.
…царил хаос. Даже сейчас, много лет спустя, закрыв глаза, я вижу тысячи перепуганных, наседающих на ограждение людей, солдат, которые стреляют в воздух, чтобы приструнить толпу, истошно лающих собак и себя, восьмилетнюю, с чемоданчиком в руках. Его накануне вечером собрала мама, обливаясь горькими слезами. Она понимала, что расстается со мной навсегда.
Прыгуны заняли Нью-Йорк, Питтсбург, округ Колумбию — да почти всю страну! Во многих захваченных городах жили наши родственники. Мы очень многое не знали — например, что творится во Франции, других европейских странах или в Китае, хотя однажды я подслушала, как папа говорил приятелям, что там вирус проявлялся иначе — население просто вымерло. Вероятно, из всех городов мира уцелела лишь Филадельфия. Мы жили, словно на острове. Я спросила маму про войну, и она объяснила, что прыгуны — такие же люди, как мы, только больные. Помню, я перепугалась до колик, потому что не раз болела сама. Слезы текли ручьями: я боялась, что в один прекрасный день убью маму с папой и двоюродных братьев, ведь именно так делают прыгуны. Мама крепко обняла меня и сказала: «Нет, милая, это совсем другая болезнь! Ну успокойся же!» Я и успокоилась, но даже тогда недоумевала: если прыгуны — больные люди, то зачем война и солдаты? Разве насморк или ангину оружием лечат?
Инфицированных мы называли прыгунами. Не вампирами, нет, хотя это слово тоже употребляли. Про вампирскую сущность прыгунов я впервые услышала от двоюродного брата Терренса. Он показал мне их в комиксах, помню, это такая книжка, где мало текста и много картинок. Я потом спросила про вампиров папу и книжку ту продемонстрировала, но он лишь головой покачал, мол, нет, вампиры — это сказка о бледных темноволосых красавцах в строгих костюмах и мантиях, а прыгуны, к сожалению, не сказка, а реальность. Сейчас инфицированных как только не называют — летунами, пикировщиками, кровососами, вирусоносителями, но для нас они были прыгунами, потому что именно так нападали на жертву — прыгали с высоты. Папа говорил, как ни называй, суть одна: мерзкие ублюдки. Я чуть не онемела от удивления — папа никогда так не выражался, он был дьяконом Африканской методистской епископальной церкви и тщательно следил за речью.
Мы очень боялись ночей, особенно зимой. Мощных прожекторов тогда еще не было, со светом регулярно возникали перебои. Ели мы только то, что выдавали военные, а дома обогревали, сжигая мусор. Когда садилось солнце, на город опускалась пелена страха. Мы постоянно гадали: нападут сегодня прыгуны или нет. Папа заколотил все окна досками и каждую ночь караулил на кухне с ружьем — устраивался за столом и при свете свечи слушал радио, иногда спиртное потягивал. Во время службы на флоте он был связистом и что-что, а вахту нести умел. Однажды ночью я спустилась на кухню и застала его в слезах. Папа закрыл лицо руками и рыдал, дрожа всем телом. Почему я проснулась, не знаю, наверно, плач разбудил. Я считала папу воплощением силы и храбрости, героем, каменной стеной, за которой ничего не страшно. Разве герои плачут? Я спросила: «Папа, что случилось? Почему ты плачешь? Чего испугался?» Он лишь головой покачал: «Ида, Господь нас больше не любит. Думаю, мы Его прогневали, потому что Он нас покинул». Тут на кухню спустилась мама, зашипела: «Хватит, Монро, ты пьян!», а меня отправила спать. Моего папу звали Монро Джексон, а маму — Анита. Тогда я не сообразила, но сейчас думаю: папа рыдал, потому что в тот день услышал про поезд, хотя, возможно, и по другой причине.