Переселение. Том 1
Шрифт:
Баевич спросил у Павла, кто он такой.
Исакович ответил, что он русский офицер и побратим ротмистра Подгоричанина, который пока еще дома, в Среме, но вот-вот переселится в Россию.
Баевич не знал, что такое ротмистр и кто такой Подгоричанин, но толпа, услыхав это имя, зашумела и оживилась.
Потом старик рассказал, что они были в транспорте владыки Василия, что они — его родичи и прибыли в Триест на рагузинском паруснике, но владыка к тому времени уже покинул Вену, а их вопреки правде людской и правде божьей тут задержали. Беды начали их преследовать с самого Триеста. Обманным путем у них отобрали оружие (старик сказал: «оружо»), не будь этого, они теперь свободно разгуливали бы по Вене. Ведь и сейчас
— Заперли нас тут, словно мы не свободные люди. И кормят мясом, которое ставят прямо на землю у порога, как собакам. А мясо-то вонючее! Верно, кошачье.
— Это кроличье мясо, — сказал Павел.
Баевич повторил:
— Воняет оно!
— Придется немного потерпеть, — проговорил Павел.
В это время кто-то крикнул, что им даже белья не дают.
Павел принялся расспрашивать, кто их уговаривал ехать в Россию.
Баевич ответил, что их уговаривать не пришлось. Они сами двинулись вслед за владыкой Василием в Россию, и вот потерялись. Уговаривать же их нет надобности!
А когда Исакович спросил, не обманывал ли их кто-нибудь, суля им деньги и обещая бог знает что, лишь бы они покинули свой край, поднялся шум, и Баевич с трудом утихомирил толпу.
— Кто бы ты ни был, офицер, — сказал он, — но говоришь ты по-ребячьи. Не знаешь Черногории! Сорок лет тому назад русский царь Петр позвал князя Луку на помощь — воевать против турка {53} . Так что всем известно, кто нас вербовал. А другого вербовщика нам не требуется.
— А зачем же ехать сейчас, когда наступил мир и турки притихли, разве не лучше повременить, покуда вернется владыка? — спросил Павел.
53
…русский царь Петр позвал князя Луку на помощь — воевать против турка. — Когда Россия в 1710 г. вступила в войну с Турцией, Петр обратился с воззванием к христианским народам Балканского полуострова, в первую очередь к черногорцам, призывая их к совместной борьбе против общего врага. Летом 1711 г. в Черногорию прибыли русские эмиссары — полковник Михайло Милорадович и капитан Иван Лукачевич — с царской грамотой и большой суммой денег. Призыв Петра вызвал огромный отклик в Черногории начавшей боевые действия против турок. Однако нехватка оружия не позволила черногорцам добиться значительных успехов.
— А чего тянуть? — зашипел Баевич. — Достаточно мы ждали, хватит того, что двадцать пять лет тому назад нас жег Ченгич Бечир-паша {54} , а двадцать лет тому назад — Топал Осман-паша. Зачем же еще временить? Мы идем, чтобы умереть среди своих. Довольно уж мы ждали.
— Есть ли у вас какая-нибудь бумага? — спросил Исакович. — Показывал ли вам владыка Василий какую-нибудь грамоту от русских?
Баевич сердито крикнул в ответ:
— Зачем нам грамота? Мы и на слово поверили. Без позора слова не нарушишь!
54
…двадцать пять лет тому назад нас жег Ченгич Бечир-паша… — Бечир-паша Ченгич, боснийский визирь, возглавлял отряд численностью около десяти тысяч человек в войне 1735—1737 гг.; участвовал в походах против черногорцев.
— А что будет, коли вы останетесь один на один с турками, у которых целых три султана? Почему не дожидаетесь помощи от России?
Тут снова поднялся шум.
Баевич, заглушая всех, крикнул:
— Нас жгут, огонь
— А разве вы не могли бы, — спросил Павел, — найти себе в Вене какую-нибудь работу? Чтобы прокормиться до отъезда?
55
Единственная наша надежная опора — Дрекалович. — Илия Дрекалович — черногорский воевода. Один из главных организаторов борьбы против турок в племени кучи в середине XV в.
— Поначалу, — сказал Баевич, — венцы приходили на нас глазеть. Подавали кое-какую милостыню, когда совсем не стало у нас денег. Предлагали наниматься носильщиками паланкинов, есть такие и в Рагузе, они превращают мужчину в бабу. А женщин уговаривали идти стирать белье да выносить мусор из кабаков!
— А что будет, если всех вас вернут в Черногорию? Ведь среди вас есть и умирающие!
После долгого молчания Баевич ответил:
— Коли Россия о нас забыла, то все мы, конечно, по дороге помрем. Да и чего стоит такая жизнь! Но зато хоть те, кто выживет, будут знать, что их ждет. Но мы не верим, что о нас забудет владыка Василий, а тем более — Россия. Нас ждут в Киеве родичи.
Когда Исакович спросил, не слишком ли они доверяют владыке Василию, в ответ ему закричали, что лучше его им не требуется!
Исакович умолк, потом велел всем стать в кружок и выслушать его.
— Знайте, я слов на ветер не бросаю, — сказал он. — Меня прислали поглядеть на вас и сообщить, что Россия вас не забыла, что для вас уже готовят паспорта. Перед вами отворятся ворота лазарета, если не завтра или послезавтра, то в ближайшие дни, непременно отворятся. К вам будет приходить врач. Больных положат в больницу. Здоровые отправятся в Киев. Клянусь вам в том святым Мратом.
И тут Исакович пережил нечто такое, чего вовсе не ожидал, и произошло это внезапно, точно гром среди ясного неба. Впрочем, зачем пытаться объяснять то, что не поддается объяснению?
Его слова из уст в уста передавались по темным коридорам лазарета.
Пришел, мол, русский офицер, и всех их вот-вот отправят в Россию. Началось всеобщее ликование, зазвучал веселый смех, но звучал он не так, как у других людей, казалось, заворковали горлицы.
Эти костистые, угрюмые, высохшие люди с горных кряжей и вершин, закаленные в жестокой резне, обагренные кровью и, казалось, забывшие, как смеются, сейчас смеялись какими-то дробными птичьими голосами.
Потом Исакович услышал, что они перекликаются друг с другом.
Уже у ворот он спросил Баевича, кто такая женщина в красной шапочке с маленькой опухшей девочкой, что испуганно жмется к ней.
— Это Йока Стане Дрекова. Ее позорно бросил муж в Триесте. Надоело ему, видите ли, ждать. А почему вы спрашиваете?
Выйдя с аптекарем из лазарета, Павел оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на весь этот ужас, и увидел, как в конце коридора в полумраке люди помоложе становятся в круг, берутся за руки и, покачиваясь, начинают танцевать коло.
До его ушей донесся частый топоток.
Если в Темишваре его земляки, отплясывая коло, вертелись волчком, то эти люди нагибались, словно тащили камни.
Топот становился все громче.
Когда он шел к экипажу, ему мерещилось, будто глухие удары их ног уже отдаются по всему лазарету, бегут по воде, пробиваются сквозь спустившиеся после захода солнца сумерки, разносятся эхом по земле и по небу до самой Вены.
Исакович был вторично принят графом Кейзерлингом в полдень 21 июня по православному календарю, или 3 августа по новому.