Перешагни бездну
Шрифт:
С точки зрения материнского долга она, мадемуазель Люси, ничем не повредила Монике и, наоборот, лишь утвердила её в высоком положении законной дочери эмира.
Все стороны оказались удовлетворены сделкой. Оставалось лишь вступить в деловые отношения с Бош-хатын и приняться совместно с ней в добром союзе рас-поряжаться имуществом Алимхана. Сам Алимхан во внимание не принимался.
И, наконец, со вздохом сожаления
— Нам с Моникой здесь тесно. Пусть она остается на Востоке, а я в Европе. А Робер!.. О, он чудовище!
Подписью на доверенности мадемуазель Люси, хоть немного, отщипнет от миллионов своего покровителя, любвеобильного Робера. Отомстит ему!
Но и он может отомстить, если узнает.
Холодок коснулся костлявыми пальцами её сердца. Будем справедливы к мадемуазель Люси — она теперь никогда не забудет свою дочь Монику. И воспоминания о ней нет-нет и вернутся. И слезы выступят на глазах, на холодных, прекрасных глазах красивой, увы, стареющей куклы. Потому что самые прекрасные куклы тоже стареют.
ПАЛОМНИК ОТКРЫВАЕТ ДВЕРИ
Встретить что дервиша, что
кобру, все одно — жди беды.
Ахикар
Рано утром мистер Эбенезер на скорую руку перекусил в своем пансионате и направился в отель «Сплэндид». В гостиной номера «люкс» он обнаружил спокойно восседавшего на софе в позе Будды самого господина Молиара. На этот раз ничто, кроме белоснежного, все таких же чудовищных размеров тюрбана, не выдавало, что он продолжает разыгрывать из себя индийского йога.
Изумительно сшитый фрак, лаковые ботинки, брюки в серую полоску с дипломатической, отлично отутюженной складочкой,— все говорило, что маленький са-маркандец является клиентом лучшего женевского портного.
Молиар ничуть не стушевался, когда мистер Эбенезер быком ринулся на него с обычными своими грубостями:
— Дьявольщина! Опять вы здесь! Кто вас пустил?
— Для йогов нет стен, но на сей раз портье внизу удовлетворился нашей визитной карточкой в обертке из довольно ценных купюр.
— Опять карточка! Вы лучше сделаете, если сейчас же уберетесь со своей визитной карточкой.
— Не раньше, чем её высочество соблаговолит
— Послушайте, вы! — надменно проговорил мистер Эбенезер.— Я не знаю и знать не желаю, зачем вы ворвались сюда в гостиную. Но предупреждаю, что если еще будете надоедать и...
— ...и федеральная полиция прервет дервишеское паломничество некоего йога, хотите вы сказать. Ф-фу! Боже правый! Что швейцарской полиции до веселого легкомысленного жуира-индуса, развлекающегося в меру своих средств в стране, где все только и делают, что развлекаются и... платят за развлечения.
— Довольно! Мне некогда!
— Что предосудительного в.фантазии сегодня одеться факиром, а завтра лордом? Что противозаконного, если коммерсант Молиар захотел представлять экзотический Восток, а завтра решил показаться перед всеми «как денди лондонский одет». Что из того, если умный эксплуатирует человеческую глупость: с картежником перекидывается в картишки, с китайцем играет в маджонг, с коллекционером собирает раритеты, с любителем роз толкует о розах. Да и вы сами не откажете мне в остроумии, в умении рассказать анекдот, показать изящный фокус... Смотрите! Р-раз!
И он вытащил из носа ошеломленного Эбенезера носовой платочек, за ним дру-гой, третий.
— Прекратите глупые шутки!
— А мне показалось, что вы шутник. Боже правый. И разве неприятно вам, например, встретить за столом гурмана, отлично разбирающегося в пикантных соусах и тонких винах? Понимающего в музыке! Могущего порекомендовать таинственные лекарства! Могущего познакомить с изящнейшими швейцарками! Кстати, а пробовали ли вы вот такие сигареты?
Почти машинально мистер Эбенезер взял из массивного золотого портсигара, протянутого Молиаром, сигарету.
— Пари, что ничего более божественного вы не курили, — давая прикурить, усмехнулся Молиар. — Даже в Аламуте у Старца Горы его верные мюриды-ассасины не наслаждались подобным табачком. Какие грезы! Какие видения! О, — вскочил он в поклоне при виде вошедшей Гвендолен, — простите невежливость! Я совсем забыл, — и он мгновенно принялся разворачивать неизвестно откуда появившийся у него в руках сверточек.
Как ни была раздражена мисс, она не могла не воскликнуть: