"Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9

Ракитин Алексей Иванович

…и отдала бы все на свете, чтобы добраться хоть до одной и чтобы налитые высосанной кровью глаза лопнули под ее пальцами, — но у нее не осталось ничего и отдать она ничего не могла, и не было оружия — о, как она нуждалась в оружии! — а потом увидела кое-что, совсем рядом увидела, «кое-что» чуть не уткнулось ей в нос — увидела и поняла: судьба посылает шанс!

* * *

Семен начал расстегивать старый футляр от фотоаппарата, но Микеша покачал головой.

— Ты мне деньги не давай, пожалуй. Пусть Гешка решает. Как скажет, так и будет.

— Где он?

— Вниз ушел. Там ваши собрались. Ты посиди,

подожди его.

— Ага, а они там на морозе в ящик сыграют. Не чувствуешь будто, как крепчает! Сам туда схожу.

— Вместе сходим, я покажу. Только ты вот первым шагай, пожалуй, а я сзади, и буду говорить, куда. Пошли?

— Погоди минуточку…

Семен снова исчез в палатке, вернулся с теплой курткой на овчине, укутал Люсьену, натянул ей капюшон. Прошептал, низко нагнувшись: «Потерпи, скоро все закончится».

Что из кармана исчез финский нож в ножнах, Семен обнаружил лишь позже — внизу, у кедра. Люсьена к тому времени уже закончила перерезать путы на ногах. Сделала это незаметно, под прикрытием овчинной куртки, и теперь поджидала удобный момент, чтобы прикончить оставшуюся в одиночестве тварь.

* * *

Путь к кедру по льду и камням был нелегким, у Зины до сих пор ныл правый бок, отшибленный тогда при падении. Но теперь, при возвращении, дорога вниз казалась легкой разминкой…

Теперь ветер дул в лицо, швырялся снегом, залеплявшим глаза. Зина почти ничего не видела и не подозревала, что пару минут назад разминулась с Русиком, попросту не увидела его, лежащего на снегу в нескольких метрах, а он был еще жив, еще дышал…

Ступни она не чувствовала — шерстяные носки с меховыми стельками недолго спасали от холода, Зина не понимала, что под ногами, — и падала все чаще, но упрямо поднималось. Ничего, дойдет. Должна дойти. И все утрясется, все наладится, она сумеет втолковать Рогову, как тот ошибся, ведь он же нормальный парень, и даже… Черт возьми, не зря же они целовались там, в 41-м, и от Рогова пахло водкой (Зина тоже выпила пару глотков) и дешевым крепким табаком — Зина не любила эти запахи, но тогда они показались отчего-то приятными, и…

Она упала в очередной раз. И не смогла подняться. Ноги не слушались, и тогда Зина поползла. Ничего, доползет, курумник закончился, должна доползти, обязана.

Ей казалось, что она ползет и что палатка все ближе. На деле руки и ноги совершали слабые движения, не двигая тело с места.

— Айсерм, — прошептала Зина, — очень айсерм…

* * *

Говорят, что ночью все кошки серые. А елки ночью все одинаковые. И приметы, что запомнил днем, ночью не больно-то видны, особенно если очки остались далеко, а близорукость и хреновое ночное зрение при тебе, никуда не делись.

Короче говоря, Коля обшарил корни, наверное, двух десятков елей. Потерял в ходе поисков варежки (искать потом не стал, решил, что обойдется тонкими перчатками), успел накрутить себя: тайник разграблен, все пропало окончательно — и тут наконец нащупал искомое.

Убрал было мешок в наружный карман куртки, потом решил, что такому «везунчику», как он, пара пустяков зацепиться в темноте за сук и оторвать карман вместе с содержимым. Подумал, перепрятал золото во внутренний карман — и теперь проклятое богатство холодило тело даже через свитер.

Лыжи оказались на месте, обе пары торчали из снега, но на валенки их было

не надеть. Коля задумался: может, быстрее будет разворошить лабаз и достать ботинки? — но те были чужие, и он не помнил, какого размера, так что пришлось заняться подгонкой креплений, чертыхаясь и проклиная задубевшую на морозе кожу.

Наконец все было готово. Он стоял на лыжах, палки в руках. И понял вдруг, что машинально и подсознательно установил лыжи на лыжню так, чтобы укатить обратно: в 41-й, в Вижай, к людям. Подумал: а может, действительно? Пойти первым делом к участковому, сдать золото, написать заявление. Никаких законов он не нарушил. Законы запрещают утаивать такие находки от государства, а не от спутников по походу. И когда-нибудь эта история позабудется. Сотрется из памяти, развеется как ночной кошмар.

Мысль была такая соблазнительная, такая заманчивая, что он сделал по лыжне первый шаг — к Вижаю, к людям, к жизни. Потом второй. Потом третий. Потом решительно развернулся и покатил к горам, набирая ход.

* * *

Семен подсвечивал фонариком — Рогов пересчитал деньги, начал пересчитывать облигации — считал неловко, не очень-то удобно перебирать бумажки, когда в одной руке наган.

Убирать оружие он не стал. Потому как Сема думает, что понял все, но ни хрена-то он не понял. Представить даже не может, по каким ставкам идет игра. Другими цифрами привык мыслить. Для него шестнадцать штук — это много. Хороший парень, но дурак.

Хороший парень, кстати, топорик свой тоже держал в правой руке, удобно этак держал — и метнуть можно, и рубануть недолго. На таком расстоянии наган лишь уравнивал шансы, не более того. Пуля летит быстрее, но далеко не всегда мгновенно убивает. Если что, шансы пятьдесят на пятьдесят, играть можно.

Закончив подсчеты, согнул пачечку пополам, спрятал в карман. Фонарь погас.

— Значит, рыжьё ваш последний замылил, девятый?

Семен кивнул.

— И рванул отсюда?

Новый кивок, едва различимый в темноте.

— Ну, тогда должок ты, Сема, до конца не закрыл. Еще слегонца причитается.

— Сколько?

— Погоди, сейчас прикину…

Помолчал, шевеля губами, и сообщил:

— Пятьсот семьдесят шесть тысяч. Сотни я округлил, причем в твою пользу, цени.

— Сколько?!!

Рогов пожал плечами, развел руки шутовским жестом — и это стало ошибкой: ствол нагана направился куда-то в сторону.

Он сумел разглядеть замах в темноте, но целиться было некогда — Рогов выстрелил наобум, неудобно выгнув кисть, — не сомневался, что угодит в цель, что удача не подведет, как не подводила всегда, когда на кону стояла голова.

Топорик ударил в левый висок, и все для Рогова померкло.

* * *

Снег возле головы набухал темным. Тело не шевелилось. Семен понял, что убил человека. Четырнадцать лет не доводилось… И сам чудом с пулей разминулся, у щеки пролетела, жарким ветерком мазнула. Тоже четырнадцать лет такого с ним не случалось.

Он нагнулся — надо подобрать и наган, и топорик; пока не подошел на звук выстрела Микеша, ничего не закончилось.

Грохот нагана стоял в ушах, и мягкие шаги за спиной Семен не услышал — почувствовал, что падает, извернулся, и тут же на грудь обрушился страшный удар, он услышал громкий треск, и понял, что это трещат, ломаясь, его кости, — а больше не слышал и не понимал ничего, огненная волна боли нахлынула и с головой накрыла Семена.