Перевал Подумай
Шрифт:
Они попрощались. Зина толкнула обитую войлоком дверь и вышла на улицу. Крупные бесшумные хлопья снега мгновенно отрезали ее от всего мира. За ними исчезло все — стены домов, прохожие, перспектива улицы. Лишь смутными пятнами светили сквозь снег ранние зимние фонари.
Зина подняла воротник легонького «семисезонного» пальто. «Дуреха ты, Зинка, — сказала она сама себе, — и чего это ты так легко отдала Димку этому тину? Парень запутался, надо его вернуть, а не гордостью своей любоваться». Ноги уже сами несли ее знакомой ненавистной
Рыхлый, чуть слепленный снежок рассыпался на щеке. Зина сердито стряхнула снег варежкой. Мальчишки в воротах захохотали, засвистели вслед. Словно проснувшись, Зина оглянулась и увидела, что вся улица живет радостью первого щедрого снега.
Бегут, отмахиваясь от снежков, девчонки. Просто так, неизвестно куда, идут по улице взрослые — на лицах улыбки, и вот уже кого-то, словно бы ненароком, толкнули в пушистый, едва родившийся сугроб…
А снег падает и падает. Им наполнено все вокруг, он везде и нигде, и свежий его дразнящий запах обещает праздник.
Зина нырнула в черную глухую арку двора, как в другой мир. Прошла по длинному пустому коридору. На минуту ее насторожила непривычная тишина за дверью, но она все-таки постучала.
С паузой, словно нехотя, знакомый голос ответил:
— Да-а-а…
Она вошла, и ей сразу стало не по себе — Вержбловский был один. Чисто прибранная комната говорила о том, что никакой компании тут и не бывало. Сам хозяин лежал на тахте, но при виде гостьи книга упала на пол, а зеленоватые глаза Леопольда Казимировича вспыхнули.
— Димы у вас не было? — спросила все-таки Зина. Ей хотелось как можно скорее уйти, но ради приличия она помедлила секунду, спросила о том, что и так было ясно.
— А зачем он вам? — Вержбловский неуловимо быстро скользнул навстречу, взял ее за руку, усадил на тахту и так же, словно крадучись, скользнул назад. Зина поняла: он хочет запереть дверь. Вскочила, кинулась наперерез.
— Что вы делаете?!
Узкая холодная рука сжала ей запястье, а глаза — острые, с нервно дергающимися веками — заставили Зину отшатнуться.
— Не пугайтесь! Не надо… ну, зачем так? Он же не стоит вас — мальчишка, слизняк, веревки из него вить… — твердил он захлебывающейся скороговоркой, — Вы себе цены не знаете, и никто, кроме меня…
Зина вырвала руку, дернула дверь, захлопнула ее за собой. Все на одном дыхании. Только в коридоре глубоко вздохнула, и тут же ей показалось, что лампочки под потолком расплываются в радужном тумане. Она затрясла головой, отгоняя непрошеные слезы. Почудилось, что дверь за спиной медленно приоткрылась. Зина опрометью побежала по коридору и опомнилась только на улице, где по-прежнему кружился добрый первый снег.
Люди уже разошлись по домам, лишь изредка — стенкой, во всю ширину панели, брела компания длинноволосых подростков или медлительно рождались из снежной круговерти и
Зина шла домой сначала бессонными улицами, потом спящими переулками и постепенно успокаивалась, приходила в себя. К дому Гордеевых она подошла уже почти спокойно. Обеими руками потянула на себя тяжелую дверь и чуть не упала, когда дверь стремительно распахнулась ей навстречу. Перед ней стоял Дима. Без шапки, но в пальто. Из-за его плеча выглядывало встревоженное лицо Ксении Максимовны.
— Возле дома слонялся, ждал тебя. Я уж его пустила — не замерзать же человеку на улице, — проговорила она участливо.
Только взглянув на жалкое, скомканное лицо Димы, она поняла: пришла беда.
Взяв Диму за руку, Зина оттащила его в угол, за шкаф.
— Что случилось? Да говори скорее, не мучай, мне и так тошно! — сердито потребовала она.
— Надо ехать… немедленно… сейчас… Только бы достать денег… — Диму трудно было понять, его бил нервный озноб. Таким Зина не видела его никогда. Ей стало жутко: неужели он совершил преступление?
— Дима, Димка! Опомнись! Что с тобой! — затрясла его за плечи, уже и сама плача от страха и не замечая этого.
— Я проиграл деньги… в долг… я пропал… ты не знаешь… это такой человек…
Зина выпрямилась, отпустила его.
— Кто? Вержбловский? — спросила она, не сомневаясь в ответе.
— Нет-нет… хотя… он тоже… Понимаешь, я должен, много должен Лео… Они смеялись надо мной за это… Ну, вот я и решил: выиграю и отдам все. Познакомился с одним типом — Танцюра его зовут… Был тут в одной компании с ним. Сели играть, он сам предложил. Я думал…
— Знаю я, что ты думал: сразу, легко, без труда добыть деньги, чтобы потом так же легко их истратить, — горько продолжала Зина. — Так и в Москве бывало. Сколько же ты проиграл?
— Триста рублей… Он сказал: «Завтра чтобы были, а то…» Я боюсь…
Зина ответила не сразу. Думала. Вот он стоит — такой, как всегда: любимый и слабый. Ну почему для нее клином свет на этом парне сошелся?! Но уже, как и прежде бывало не раз, она искала выход, готова была спасти его от беды.
— Денег таких у меня нет, ты знаешь. Но я найду, попытаюсь найти… Но это последний раз, понимаешь? Последний! Лео твой — мерзавец, хуже всех других. Не сможешь без него — никогда не приходи ко мне!
Зина с минуту молча смотрела ему в глаза. Потом, словно опомнившись, отвернулась, стряхнула с пальто тающий снег. Сняла косынку, тоже отряхнула. Лицо ее уже не выражало гнева и боли. Она приняла решение, внешне успокоилась и как-то вдруг вся преобразилась, похорошела.
Дима смотрел и себе не верил: он никогда такой ее не видел. Размокшие рыжие кудри прилипли к очень белому лбу, а глаза уже не рыжие, а черные, с глубоким, тревожащим блеском.
Он потянулся к ней невольно:
— Зинка, хорошая моя! Честное слово…