Перевал (сборник)

Булычев Кир

У снежной блохи особенный укус — ни с чем не спутаешь. Пока еще не придумали, как от блох укрываться и как этот укус лечить. Такой укус безнадежен как смерть. Можно плакать, кричать, звать на помощь, и никто не поможет. Все происходит по часам. Сначала укус-укол, холодный, словно под кожу загнали льдинку, и ледяное жжение, острое, такое, что человек сразу просыпается, сразу замирает в ужасе и бессилии. И потом ничего — целый час ничего. А потом человек теряет разум — это происходит одинаково со всеми, с умным, глупым, маленьким, стариком. На полчаса, на час человек оказывается во власти кошмаров. Старый говорил, что, будь у него микроскоп, он

бы легко с этой болезнью расправился — нашел бы возбудителя, отыскал бы его врага или яд для него и сделал бы лекарство… Человек начинает буйствовать, он становится Диким, он никого не узнает, он может убить самого близкого и потом не будет помнить как все это произошло. Когда в поселке был первый случай этой болезни, никто не знал, что произошло. И еще было несколько страшных случаев, пока не поняли, что с блошиной лихорадкой, с этим припадком не надо бороться — надо связать больного, спрятать его подальше и просто ждать, пока буйство минует и он придет в сознание. Вот и все. Когда-нибудь, когда научатся лихорадку лечить, это будет иначе. А сейчас выход один… И если в деревне случается, что кого-то укусит снежная блоха, махонькое, ничтожное создание, он сам спешит к людям и просит: Свяжите меня! И в этом есть что-то ужасное. Человек еще здоров, он рассуждает, он все понимает и понимает, как обреченный на смерть, что пройдет еще несколько минут, и он исчезнет, а вместо него возникнет злое бессмысленное существо. И каждый видел, как это случается с другими. И каждому стыдно думать, что это случится с ним. И каждому страшно пережить те кошмары, те сны, которые мучат человека во время припадка. И поэтому, когда Олег почувствовал холодный укус блохи, он проснулся и сразу поднял остальных.

— Дик, — сказал он виновато, — прости, у тебя веревка далеко?

— Что? — Дик вскочил, начал шарить руками в темноте. Рассвет только зачинался. Томас прохрипел во сне, но не проснулся.

— Ой, горе какое, — запричитала Марьяна. — Тебя блоха укусила?

— Только что.

Дик зевнул.

— Мог не спешить. У тебя час времени, как минимум час.

— Бывает и раньше, — сказал Олег. — Так неудачно получилось.

— Да, еще этого не хватало, — согласился Дик. — Вылезай на мороз.

— Я тебя потом накрою одеялом, — сказала Марьяна. — И посижу с тобой.

— Эх, — сказал Дик, разыскивая веревку. — Опять вовремя не выйдем.

— Ну, это же пройдет, — сказал Олег.

— После припадка часа два лежать, не меньше, по себе знаю, — сказал Дик. Он не сердился на Олега, он был зол на судьбу, на сплошные неудачи этого похода.

Ощущение холода в бедре, там, куда укусила блоха, не пропадало, Олег все время представлял, как отравленная крошечной капелькой яда кровь течет, пульсируя, к мозгу, чтобы напасть на него и лишить Олега разума.

Дик не спеша проверил веревку. Марьяна стала разжигать костер.

Рассвет был синим, совсем другим, чем в долине, где день всегда сер.

— Ну что ж, — сказал Дик, — подставляйся.

— Только чтобы он себе что-нибудь не сломал, — сказала Марьяна. Бедный Олежка.

— Не в первый раз мотаю, — сказал Дик, — жуткое дело, эти блохи. Ты расслабься, Олег, так легче. И думай о другом.

Сначала он связал руки Олега за спиной, потом обмотал грудь и ноги. Веревки туго впивались в тело, но Олег терпел, он знал, что в припадке у человека, как у сумасшедшего, появляются новые силы, он становится сильным, как медведь. Так что если пожалеешь сейчас, потом всем будет хуже.

Застонал Томас. Его взлохмаченная

пегая голова высунулась из-под палатки. Томас хмурился, не в силах сообразить, где он. Глаза его налились кровью, лицо было красное, распаренное. Наконец он разглядел Дика, который связывал Олега. Олег смущенно улыбался — неприятно доставлять людям такое беспокойство, неприятно понимать, что скоро твое «я» исчезнет. Старый как-то рассказывал, что в средние века эпилептичек и других ненормальных женщин называли ведьмами и даже сжигали на кострах, если ими вот так овладевали бесы.

— Блоха, — сказал Томас, — всюду блохи… Всюду твари…

— Вы еще поспите, — сказал Олег. — Я нескоро в себя приду, вы же знаете. Отдыхайте!

— Холодно, — сказал Томас, — нельзя спать, мне скоро выходить на вахту, и опять барахлит компьютер, — наверное, в него залезла блоха.

— И зачем мы только пошли, — сказал Дик. — Нельзя было такую компанию в горы пускать.

— Других не было, — сказала Марьяна. — Больше некому идти. Ты же понимаешь.

Холод постепенно распространялся по всему телу, но это был не обычный холод, а свербящий, тянущий жилы, как будто множество маленьких льдинок суетилось, толкалось в груди, в ногах… Голова Томаса начала увеличиваться…

— Ну вот, — сказал Дик. — Вроде замотал я тебя сносно. Не тянет?

— Тянет, — Олег постарался улыбнуться, но скулы уже свело судорогой.

— Слушай… — Дик обернулся. — А где коза?

— Коза? Ночью я ее слышала.

— Где коза, я спрашиваю! — Голос Дика поднялся, стал мальчишеским, высоким от злости. — Ты ее привязала?

— Я ее привязывала, — сказала Марьяна. — Но она, наверное, развязалась.

— Где коза, я спрашиваю! — Видно, раздражение, копившееся в Дике, должно было найти выход — вот и подвернулась коза как символ всех неудач.

— Не сердись, Дикушка, — сказала Марьяна. Она старалась укутать Олега одеялами. — Коза, наверно, ищет, чего поесть, ей же надо есть…

— Здесь ей нечего искать. Почему ты ее не привязала?

Дик вытащил из-под полога свой арбалет, сунул за пояс нож.

— Ты куда? — спросила Марьяна, хотя отлично знала, куда.

Дик внимательно осматривал снег вокруг, стараясь увидеть следы животного.

— Она вернется, — сказала Марьяна.

— Она вернется, — повторил Дик. — Только в виде мертвой туши. Хватит. Я не хочу помирать с голоду из-за твоей глупости.

Дик рос и рос, скоро он достанет головой до неба, но он может расшибиться об облака, ведь облака стеклянные, твердые… Олег сильно зажмурился и снова открыл глаза, чтобы изгнать видение. Томас сидел на одеяле и раскачивался, словно беззвучно пел песню.

— Марьяшка, согрей воду. — Олегу показалось, что голос его звучит твердо и громко, в самом деле он шептал почти беззвучно. — Для Томаса. Ему плохо.

Марьяна поняла.

— Сейчас, Олежка, конечно.

Но она не отрывала глаз от Дика.

— Я так и думал, — сказал Дик. — Она пошла обратно. Вниз. За ночь она могла пройти километров двадцать.

— Дик, останься здесь, — сказал вдруг Томас внятно и громко. Марьяшка сама найдет козу. Ты же ее убьешь.

— Можешь не сомневаться, — сказал Дик. — Можешь не сомневаться. Хватит глупостей.

— Я пойду, я найду ее, — Марьяна забыла о кипятке. — Тебе, Дик, нельзя сейчас уходить. Томас болен, а за Олегом надо следить.

— Ничего с ними не случится. — Дик запустил пальцы в густую темную гриву волос, пальцы запутались в волосах, он рванул их, мотнул головой. Справишься, Марьяна.