Перевал (сборник)
Шрифт:
И он не оборачиваясь быстро и легко пошел по следам козы вниз, откуда они пришли вчера.
— Я хотел, чтобы ты пошла, — сказал Томас, — ты бы привела ее. А он ее убьет.
Олег, хоть мир вокруг него все время менял форму и пропорции, становился все более зыбким и ненадежным, еще сохранял способность думать. Олег сказал:
— Дика можно понять… Нам в самом деле не везет.
— Осталось идти совсем немного, — сказал Томас. — Я знаю. Мы идем быстро. Мы будем там завтра или послезавтра. До завтра мы дотянем и без мяса. Ведь дотянем? А за перевалом пища. Я вам обещаю, друзья. Дик, я обещаю!
Дик поднял руку, чтобы
— Козу поймать нужно, — обернулся Томас к Марьяне. — Она нам нужна. Но не надо убивать. В этом нет смысла… что-то меня жжет. Как жарко… Почему так болит печень? Это нечестно. Мы уже рядом.
— Он убьет ее… — сказала Марьяна. — Он ее обязательно убьет… Ди-и-ик!
Марьяна обернулась к Олегу и Томасу.
— Ну что делать, ну, скажите, вы же умные, вы же все знаете! Ну как его остановить?
— Мне его не догнать, — сказал Томас. — К сожалению, я для него уже не авторитет.
— Сейчас… — сказал Олег. — Ты только распутай меня. Может, я успею до припадка, может, я успею?
Марьяна только отмахнулась. Она сделала два шага за Диком, вернулась, посмотрела на Томаса, на Олега.
— И вас нельзя оставить.
— Беги! — вдруг закричал Томас. — Беги скорей!
— Можно?
— Беги, — сказал Олег.
— Но как же я вас оставлю… А вдруг какой-нибудь зверь.
— Беги же! — повторил Олег. — И возвращайся.
И Марьяна легко, словно не касалась снега, понеслась вниз по склону, туда, где уже исчез Дик.
— Жалко девочку, — сказал Томас. — Она привязалась к этому зверю.
— Жалко, — сказал Олег. — Как странно, что у вас нет формы. Вы бываете толстый и потом совсем тонкий, как спичка.
— Да, — согласился Томас. — Почему-то сначала этот яд действует на зрение. Я помню, меня раза три она кусала. Но не бойся, побочных эффектов практически не бывает. Не бойся.
— Я понимаю, но все равно страшно потерять себя, понимаете? Вот сейчас это я, а скоро меня не будет.
Олега тянуло вниз, в синюю воду, и очень трудно было удержаться на поверхности воды, потому что ноги были спутаны водорослями, и надо их освободить, надо вырвать их, а то утонешь…
Одеяло, которым Марьянка накрыла Олега, слетело. Олег не удержался у стены и упал на снег. Глаза его были закрыты, губы шевелились, лицо потемнело от напряжения, от желания разорвать путы. Томас постарался подняться, чтобы помочь Олегу, накрыть его или хотя бы положить голову себе на колени. Это полезно делать в таких случаях — держать голову. Олег выгнул спину и буквально взлетел в воздух, оттолкнулся кулаками от земли и покатился вниз по откосу. Он перевернулся несколько раз, ударился о торчащую из снега глыбу и замер. Его куртка разорвалась, снег таял на голой груди.
Так нельзя, думал Томас. Надо обязательно до него добраться. Чертова коза, чертов Дик с его комплексом сильной личности. А ведь Дик уверен, что прав, и уверен, что им владеет лишь забота обо всех. И с его дикарской точки зрения он прав, с его дикарским неумением смотреть в будущее… Не слишком ли скоро человек коллективный, гомо цивилизованный становится дикарем? Может, мы были не правы, позволяя нашим детям вырасти в волчат, чтобы им легче было выжить в лесу? Но у нас не было выбора. За пятнадцать лет мы, взрослые, так и не смогли дойти до перевала. И надежда на это не возникла бы, если бы не выросли
Томас полз вниз, хорошо, что вниз, вниз ползти легче, и только жжет снег — почему-то снег умудряется проникать всюду и очень жжет грудь, а когда кашляешь, кашляешь тихонько, чтобы не разорвать легкие, а кашель накапливается и рвется из груди, и его ничем не удержишь.
Томас полз вниз, волоча за собой веревку, которая казалась ему невероятно тяжелой, свинцовой, веревка разматывалась и волочилась, как змея. Олег забился по-птичьи, стараясь разорвать путы, затылок его колотился о камень, и Томасу физически передавалась боль, владевшая Олегом, владевшая им в кошмаре, но тем не менее реальная, трансформировавшаяся в видение — Олегу в этот момент казалось, что на него упала крыша дома, — до Олега оставалось метров десять, не больше, Томас понимал, что тот его не слышит, не может услышать, но твердил: «Потерпи, я иду», а сам старался поднять голову, чтобы увидеть, не возвращаются ли Марьяна с Диком, но они как назло не возвращались.
Главное — успеть, успеть, прежде чем Олег скатится к обрыву, тогда будет поздно — и поздно будет идти к перевалу, поздно завершать поход, который растянулся на шестнадцать лет. Эти малыши-глупыши не знают, что там, за перевалом, я первым делом отыщу пачку сигарет, пускай они дивятся, бегают, охают, а я усядусь в кресло, в мягкое кресло, и затянусь впервые за эти годы. Марьяшка испугается, почему из меня идет дым, а у меня закружится от первой затяжки голова… Почему у меня сейчас кружится голова? Я же не курю?
Когда Томас дотянулся до Олега, он на несколько секунд потерял сознание — все силы ушли на то, чтобы доползти. Тело, движимое только этим отчаянным желанием, отказалось более подчиняться, как бы выполнив все, на что было способно.
Томаса привел в себя порыв ледяного ветра, принесший заряд снега, а может, невнятный шепот Олега и его хриплое дыхание. Томасу больше всего на свете хотелось закрыть глаза, потому что вот так лежать, ничего не делать, ни о чем не думать — это и было теплой, уютной сказкой, исполнением желаний.
Олег сдвинулся еще на метр, он бился, стараясь освободиться от веревок, отталкивался связанными ногами от глыбы. Томас подтянул к себе веревку, стараясь сообразить, как ему примотать Олега надежнее к скале, и никак не мог понять, как это делается, а потом оказалось, что рука его пуста — веревку он выпустил, ее конец, свернутый кольцом, остался в нескольких метрах сзади, и вернуться к нему не было сил. Томас подтянулся, чтобы уцепиться за ноги Олега, но тот сильно дернулся и отбросил Томаса, тело которого не почувствовало боли.