Перевёрнутый мир
Шрифт:
— Сама понимаешь, милая, я артист нарасхват. Сплошные съемки. Как они меня достали! — сказал я тоном уставшей знаменитости.
— И когда ты придешь?
— Я? — Мой тон был удачно выстроен под легкое непонимание. Словно спросили у меня какую-то несусветную глупость. — А зачем, милая, и разве нам так было плохо, чтобы пытаться что-то исправить?
И Лида расплакалась. Наверное, искренне. Супергерой ускользал из-под носа. Ее не любили. А впереди маячили лишь одни Эдики. Мне вдруг
— Ну же, девочка, не нужно плакать. У меня и впрямь много дел. А ты такая хорошенькая.
— Правда? — Она подняла на меня умоляющий взгляд, пытаясь зацепиться за последнюю фразу. Она была похожа на всех хорошеньких девушек. Но считала, что хорошенькие дорого стоят. Вдруг и на сей раз повезет.
Мне больно было смотреть на этот умоляющий взгляд. И я решил воспользоваться последним шансом.
— Ты к тому же такая оригинальная, знаешь, я как-то сразу понял, что ты довольно необычна.
Она воспрянула от моих слов. И даже приподнялась на кровати, демонстрируя, как на подиуме, свою безупречную фигуру.
— К тому же я уверен, что ты способна на неординарные поступки, — продолжал провоцировать я.
Она беспомощно оглянулась. Она не знала, как доказать свою эксцентричность. И ее взгляд упал на старинное хрустальное блюдо. Это в мои планы не входило.
— Ну же, пока есть чуточку времени, расскажи, ты ведь была влюблена?
Лида замотала головой.
— Так, как в тебя? Это невозможно.
Еще бы она сказала другое, когда я был рядом.
— Ну хорошо, но не так. Но я чувствую, всем сердцем чувствую, что ты настолько оригинальна, что в твоей жизни случился какой-нибудь экзотический персонаж. По-моему, даже что-то прослышал о твоей любви, которая всех шокировала.
Лида сморщила узенький лобик. Она не понимала. Более того, она вспоминала. Неужели она напрочь забыла лесного бога?
— Экзотический? — робко переспросила она, словно пыталась вспомнить какую-то гориллу, вдруг возникшую у нее на пути.
— Ну же, я по твоим глазкам вижу, чистым и невинным.
Она вновь растерянно похлопала глазками, демонстрируя чистый и невинный взгляд.
— Ах да, — она запнулась. Даже попыталась покраснеть. Но я помнил, что Лида, в отличие от Риты и Вальки, никогда не краснела. — Ах да, даже стыдно вспомнить. Лесник какой-то. Такой большой, заросший, с длиннющими руками. На гориллу похожий. Это я назло Эдику закрутила и с ним интрижку. Ну, на спор, что ли. Он не верил, что я, из такой хорошей, порядочной семьи…
— Из среды «золотой молодежи», — поддержал ее я.
Эта поддержка
— Да, именно. Я решилась на этот скандал! И он удался. Та горилла влюбилась в меня без памяти! А я его даже не запомнила.
— Трудно не запомнить гориллу. Хотя… Если она всего лишь издалека бросала к твоим ногам полевые цветы… И любовь гориллы закончилась этим…
Лида тщательно стала тереть от неловкости щеку. Щека зарделась. Кто краснеть не умеет, добивается этого другим путем. Лида всего добивалась.
— Конечно, не только этим. Но стыдно вспомнить. И отвратительно. Я иногда по ночам просыпаюсь от стыда. А когда встречаю своих друзей. Ну, настоящих мужчин. Эдика, например…
— Лютика, — продолжил я за нее.
— Ну, не помню. То вообще от стыда сгораю.
Лида принялась усердно тереть вторую щеку, демонстрируя стыд. Но тут же вновь гордо вскинула голову.
— Я считаю, в жизни настоящего творческого человека должны быть не только взлеты. И падения тоже.
Горилла, то есть я, был, похоже, падением в жизни девушки, которую так беззаветно любил. Мне вдруг стало ее жаль. И я даже поцеловал ее в оголенное плечико. Так в детстве целуют кукол.
— Не переживай, милая. Все мы произошли из горилл. Вдруг твоя — не самая худшая?
Лида потерлась лицом о мой пиджак. О горилле она забыла начисто.
— Ростик! — Она подняла на меня умоляющий взгляд. — А ты кого-нибудь любишь?
Мой взгляд упал на фотографию в золотой рамке. На ней было запечатлено очень молодое, очень красивое и ни на кого не похожее лицо… Лицо моей костюмерши. И несмотря на давность снимка, ее я узнал с первого взгляда.
— Знаешь, я бы мог влюбиться только в такую, — я кивнул на фото.
Лида бросила мимолетный взгляд и поморщилась.
— Ты опоздал. Это моя бабушка, она умерла. К тому же в бабушек не влюбляются.
— Значит, я обречен на вечное одиночество. И все же мне хотелось положить на могилу этой прекрасной женщины цветы.
Лида пожала плечами.
— Она похоронена очень далеко. В какой-то деревне. То ли Дубровка, то ли Еловка, не помню. Там еще заповедник, занесенный в Красную книгу. И пансионат для киношников. Так себе местечко.
Я внимательно смотрел на Лиду. Она откровенно лгала. Она ревновала меня даже к умершим. И назвала, почти назвала место моей родины. Даже вспомнила, как я утверждал когда-то, где именно похоронена костюмерша. Ну что ж. Хотя бы это. Хотя бы это до нее дошло. Это уже шаг, маленький, лживый, но шаг.