Перевоспитать актрису
Шрифт:
Я сразу удивилась, потом обрадовалась, теперь насторожилась. Профдеформация налицо. Но настороженность моя постепенно уходила, и ближе к ночи я, наверное, уже выглядела влюбленной дурочкой. И даже ни разу не съязвила! Что Леша определенно должен был заметить, но промолчал.
И только мы должны были закончить удивительно приятный вечер по всем законам жанра, слившись в объятиях, как в дверь номера постучали. Черт возьми, не гостиница, а проходной двор!
— Может, не будем открывать? — страдальчески скривился Леша, стоя уже без футболки
Я развела руками и пошла к двери. На пороге стоял помятый Мажор, распространяя запах перегара.
— Чего тебе? — рявкнула я.
— Давайте все-таки бате позвоним.
Мажор был полон решимости и жажды деятельности.
— Ладно, проходи, — открыла я шире дверь.
Никакой личной жизни! Да уж, сама недавно убеждала Лешу, что мы здесь исключительно для того, чтобы работать, а теперь уже о личной жизни думаю.
— Ой, — сказал Мажор, — я вам, кажется, помешал.
— Хоть бы оделся, — посмотрела я на Лешу, но он только махнул рукой и устроился в кресле, заметив:
— А не поздновато для гостей?
Гончаров махнул рукой и достал из кармана джинсов телефон.
— Громкую включи, — попросила я.
Мажор кивнул и мы стали слушать длинные гудки, которые через полминуты прервал раздраженный голос Михаила Юрьевича:
— Игорь, где тебя носит?
— Не поверишь, — хихикнул нерадивый сынок, — отдыхаю в Симферополе с одной несносной адвокатшей и хмурым ментом. О, а еще с нами патологоанатом. Правда, классная компания?
Гончаров-старший молчал. Наверное, переваривал информацию или гуглил наркотические вещества, на которые мог подсесть Мажор.
— Какого черта?.. — наконец-то выдавил из себя Михаил Юрьевич.
— Да мы тут расследованием занимаемся, — гордо заметил Игорь.
Леша закатил глаза, а я усмехнулась. Сыщиком себя Мажор почувствовал. Шерлок Холмс недоделанный.
— Так понимаю, что, скорее всего, с этим ментом и адвокатшей я знаком. У меня до сих пор от упоминания их имен изжога начинается, — взял себя в руки Гончаров-старший. — А я думал, что они занимаются расследованием происшествия в театре.
— Вот мы все вместе и занимаемся.
— А ты-то тут при чем?! — снова повысил голос Михаил Юрьевич.
— Так я же с Ленкой трахался, ну, то есть встречался.
— Что?!
— А почему вас это так удивляет? И даже вроде вы этим известием недовольны, — подала я голос, надеясь, что таблетки от изжоги у Гончарова-старшего под рукой. — Игорь Михайлович уже мальчик взрослый, может спать с кем угодно.
— Ивонна, рад вас слышать…
Ага, как же! Судя по голосу, он очень рад, только в кавычках.
— Пап, — продолжил Мажор разговор. — Мы тут выяснили кое-что интересное…
— Так, — прервал сына Михаил Юрьевич, — насколько я знаю вашу ненормальную компанию, вы докопаетесь до всего.
— Может, сэкономите нам время? — снова спросила я.
Гончаров-старший подумал немного, а потом вздохнул:
— Ладно. Лена на меня
Просто день сюрпризов. Вряд ли Михаил Юрьевич имел в виду работу в театре.
Глава 21
Уезжать не хотелось. И не только потому, что дома меня ждал компостер серого вещества, которого я называла папой, но и потому, что мне казалось, как только мы приедем в город, наши с Лешей едва наладившиеся отношения развалятся, как Советский союз.
Мажор утром выглядел помятым, разговаривать не стремился. Нацепил солнечные очки, взял в баре кофе на вынос и, сделав нам ручкой, прыгнул в машину. Мы с Лешей тоже загрузили вещи в багажник, а вышедший нас проводить Костик готов был пустить скупую мужскую слезу.
— Как-то даже скучно без вас будет, — вздохнул Клементьев. — Все эти интриги, расследования… Эх, заразно, однако.
Леша хлопнул патологоанатома по плечу и радостно заметил:
— Ничего, вернешься через недельку, а там все по-прежнему: трупы, криминал, расследования. Так что отдыхай, Константин Иванович.
Клементьев задумался, почесав бороду, и кивнул:
— Да, наверное, ты прав. Только вы это, держите меня в курсе, а то я же от любопытства изведусь.
— Конечно, — подмигнула я ему и, подойдя, встала на цыпочки, сложив губы трубочкой.
Костик удивился, но наклонился. И когда я поцеловала его в колючую щеку, повернулся к Леше:
— Ты что с ней сделал? Впервые вижу проявление нежности с ее стороны.
— Наверное, магнитные бури, — с серьезным видом ответил тот.
— Ладно, ребята, езжайте. Ночью уже будете дома. Передавайте привет вашему служителю Мельпомены (древнегреческая муза трагедии, покровительница театра).
Выражение лица Клементьева стало еще печальнее. Кажется, вот-вот достанет белый платочек и начнет махать нам вслед.
Устроившись в салоне, я подождала, пока Леша сделает то же самое, и спросила:
— Ну что, поехали?
Вопрос, конечно, риторический, и ответа я не ждала. Ох, а ехать-то как не хотелось. Может, еще на день задержаться? Нет, ладно, разберемся со смертью Гройсман — можно будет махнуть на Мальдивы или на Бора-Бора.
— Ты о чем замечталась?
— О пляже, пальмах, океане и холодном коктейле.
— А мне там место отведено? — спросил Леша, но как-то без привычного сарказма.
— Ну кто-то же должен мне коктейли из бара носить, — ответила я и тронулась с места.
Как только мы выехали за город, Леша откинул немного сидение и, устроившись поудобнее, насколько это было возможно, сказал:
— Я пока вздремну, а то ночка почти бессонная выдалась. Как захочешь поменяться местами, разбуди.
Часа три он спал. Я успела позвонить Таньке, Ботанику, взять отвратительный кофе в придорожном кафе и обдумать слова Михаила Юрьевича. Вчера вечером мы об этом не разговаривали. Мажор пошел дальше влюбляться с виски, а мы с Лешей тоже нашли себе занятие.