Перила
Шрифт:
– Бадри Патаркацишвили? – спрашиваю у них.
– Бадри! Патаркацишвили!!! – с жаром кивают они головами. Видимо, это должно означать следующее: дескать, нашелся хоть один разумный человек!
На нас смотрят как на идиотов, поэтому Роммелю снова приходится врубать непосвященных в концепцию. Нюхач, чтобы вы понимали, – это жутчайшее порождение зла, смысл существования которого – с особым цинизмом спаивать Троцкого (хотя тот и так в помощи не нуждается). Интересно, пока они нас дожидались, между собой тоже общались только этими двумя всеобъемлющими
Наконец мы выдвигаемся в сторону клуба и добираемся без особых приключений. По дороге периодически кто-то трезвонит, мы либо выслушиваем очередные извинения (смотри притчу про званый пир), либо объясняем, как идти от метро к клубешнику.
Доковыляв до «Идеи Fix», проходим мимо гардероба, закрытого по случаю лета, и спускаемся по лесенке. Я пытаюсь дозвониться до арт-директора, тот предсказуемо не отвечает, но повода для волнений нет – наш сет начнется не раньше девяти.
Да, в таких клубах мы точно не играли. Вообще, если хотите оценить уровень заведения – загляните в туалет, моя вам рекомендация. Мы уже привыкли к клубам, где даже унитазы и писсуары ненужная роскошь: например, в «Напряге» вместо них вдоль стен проложено что-то типа желобов, по которым непрерывно журчит вода. Народ там неприхотливый, брезгливостью и трезвостью не отличающийся, так что все по делу. Как там в женском, я не интересовался, но, думаю, тоже без излишеств. А здесь совсем другая картина: кафель – практически целый, краны – даже лучше, чем у меня в ванной, так что инстинктивно тянет вести себя прилично.
Троцкий с Нюхачом, кажется, того же мнения.
– Бадри! – с уважением кивает облегчившийся Троцкий и поднимает указательный палец.
– Бадри… – растерянно тянет Нюхач, разглядывая себя в зеркало.
Тоже мне, красавец нашелся.
Идем к сцене и убеждаемся, что публика довольно приличная: ни откровенного быдла, ни толп неформалов. И накурено в меру – неужели вентиляция работает? Бар тоже достойный, уж здесь пиво димедролом наверняка не бодяжат. У стойки вижу Стэна, подсаживаюсь к нему. Сцена отсюда просматривается отлично.
– Друг мой, – обращается он ко мне, – что вы скажете по поводу великолепия сего заведения?
Я сходу схватываю его интонацию.
– Имею честь доложить, что ловлю себя на мысли: наверное, похожие чувства были у пса Шарика, который только-только попал в квартиру профессора Преображенского.
Стэн кивает, будучи полностью согласен с мнением уважаемого собеседника.
– Хотя, если не ошибаюсь, Шарика быстро накрыл когнитивный диссонанс, и он что-то там разбил или разодрал, – развивает он мою мысль. – Интересно, и нас сегодня ждет подобный финал?
– Не… Разодрал он сову, а расколошматил зеркало. Но это потом было, не в самом начале книжки. А позвольте осведомиться, где изволят шляться наши почтенные гости? Не пробил ли урочный час, который им был назначен? Ведь наше скромное торжество уже весьма близко.
– Да и пес с ними, – отмахивается Стэн, непринужденно перейдя с великосветского тона на повседневный. – Мне здесь публика точно
Я хлопаю себя по карманам, вытаскиваю мобильный.
– Алло!
– Здравствуйте, вы мне звонили, – слышу женский голос.
– Я?! А, я понял! Здравствуйте, меня зовут Константин, группа «Хальмер-Ю». Вы, наверное, арт-директор?
– Какая-какая группа?
– «Хальмер-Ю»! Мы сегодня у вас играем… Я вчера звонил, вы сказали – в районе девяти!
– Все, вспомнила! Да, в девять! Когда начнет играть группа в двадцать двадцать, можете подниматься слева от сцены в гримерку. У вас на выступление сорок минут, это считая настройку. У нас с этим строго! Все, счастливо, у меня вторая линия!
Я поворачиваюсь к Стэну.
– Первый раз слышу, чтобы телка была арт-директором.
– Надо же. Хотя почему нет?
– Ну да… И еще… – делаю шокированные круглые глаза, – похоже, у них РЕАЛЬНО все по расписанию. Когда назначено, тогда и начинается сет, прикинь?
– Я же говорю, все как у людей.
– Она говорит, гримерка где-то слева от сцены.
– А вон, – кивает Стэн подбородком в сторону лестницы, которую можно углядеть с моего барного седалища, только если изогнуться с риском вывихнуть шею. – Первый раз такую планировку вижу.
На сцене как раз начинается настройка первой группы. Видимо, мы третьи, и у нас есть минут тридцать-сорок свободных. Это хорошо, потому что нервы уже начинают сдавать.
– Мандражик легкий щекочет. А у тебя?
– Чуть-чуть совсем. Это хорошо, значит, пока еще живые.
– Зацени, какую шикарную белку я тут зафотировал на днях, – показываю ему с телефона фотку, которую сделал по дороге на кружок.
– Здравствуй, Ночь Людмила, где тебя носило? – подозрительно спрашивает Стэн.
– Да так, к знакомым ездил… О, смотри, как всех к бару магнитит!
К нам подходит вся хунта – уже человек пятнадцать. Значит, наши подтягиваются, что приятно.
На сцене между тем затевается что-то интересное: два типа с дредами водружают штуковину типа тамтама, тянут к ней микрофоны, а сбоку вешают еще какую-то перкуссию – колокольчики и непонятную металлическую дребедень. Затем для настройки звука они играют кусок музычки «под латину» секунд на тридцать, и мы с Роммелем переглядываемся.
– Слушай, а ты уверен, что мы здесь в тему со своим быдлороком?
– Мм, да… Я понимаю вашу озабоченность, коллега… Играть чуваки умеют, это точно. Нам о таком уровне только мечтать.
– Единственный вариант – насинячиться и не заморачиваться.
– Чем и занимаемся, – подмигивает Роммель, принимая от бармена сразу две пивные кружки.
Стараясь не расстраиваться от выступления первой группы, которая и в самом деле шпарит почти идеально, мы коротаем время до того момента, когда нужно будет собираться к бою. Наконец, «латиносы» доигрывают сет, срывают одобрительные крики и хлопки, и сбоку сцены рисуется следующий коллектив.